И Колесничук, дробно стуча штиблетами, как белка, забегал вверх и вниз по лестничке. Между тем "немец", положив руку в задний карман своих коротких брючек, вошел в чулан.
- Закройте дверь на крючок и не шевелитесь, - сказал Черноиваненко, не спуская глаз с "немца". Он сидел в углу полутемного чулана на ящике и держал в руках пистолет.
Не вынимая руки из заднего кармана, "немец" заложил крючок и прислонился к двери всем своим большим, грузным телом.
- Пропуск? - сказал Черноиваненко.
- Киев. Отзыв?
- Карабин.
- Верно.
- Подождите. Не приближайтесь. Документы!
"Немец" отколупнул ногтем заднюю крышку часов и подал Черноиваненко маленькую папиросную бумажку, скатанную шариком. Черноиваненко развернул ее, надел очки, не выпуская из рук пистолета, и прочитал несколько слов, написанных хорошо ему знакомым почерком секретаря обкома. "Скорого свидания не обещаю", - вспомнил он последние слова, сказанные ему секретарем обкома, и весело улыбнулся. Улыбнулся и "немец", но сдержанно.
- Представитель Украинского штаба партизанского движения капитан Максимов, - сказал он, представляясь.
- Черноиваненко. Садитесь!
Они пожали друг другу руку. Черноиваненко подвинулся, и капитан Максимов сел рядом с ним на край ящика.
- А я, признаться, и не знал, что существует такой Украинский штаб партизанского движения. Давно создан?
- В июне месяце, по решению ЦК КП(б)У. Специально для связи с партизанскими отрядами, для руководства и оказания им помощи.
- Вот это хорошо! - воскликнул Черноиваненко. - Нам, откровенно говоря, сильно недоставало такого украинского штаба.
- Теперь, как видите, он есть. Здесь безопасно?
- По крайней мере, до сих пор эта явка у нас считается наиболее надежной. На всякий случай учтите, что за этими ящиками в углу есть еще одна дверь: она выходит непосредственно во двор.
- Прелестно. Между прочим, кланяется вам секретарь Одесского обкома, передает большой, горячий привет.
- Он где сейчас?
- В Украинском штабе.
- Дякую за память. Пусть нас не забывает.
- Не забудет, - сказал Максимов.
Черноиваненко зажег спичку и поднес к бумажке, которая вспыхнула легким зеленовато-желтым огоньком, и невесомый пепел ее, как бабочка, упорхнул вверх.
Помолчали.
- Придается большое значение развертыванию массового партизанского движения на Украине, - сказал Максимов. - В частности, очень интересуются Одесской областью и лично вами, товарищ Черноиваненко. Как идут дела вашего подпольного райкома? Кое-что штабу известно.
- Например? - насторожился Черноиваненко.
- Уничтожение свыше тысячи пудов хлеба в Протопоповской МТС, взрыв усатовской комендатуры, систематическое распространение среди населения листовок и сводок Совинформбюро.
- Это известно в штабе? - быстро спросил Черноиваненко, вспыхнув от удовольствия.
- Конечно.
И Черноиваненко понял, что в этой новой по содержанию и по форме войне, еще невиданной в истории, он, в сущности, является командиром боевого соединения, не менее важного, чем любой завод в тылу или чем любая дивизия на фронте, - частью всенародных вооруженных сил.
И в эту минуту он забыл, что сидит в чулане комиссионного магазина "Жоржъ" и что за стеной - захваченный фашистами советский город.
Затем он стал рассказывать капитану Максимову о положении райкома, о его действиях и планах. В сущности, это был отчет Центральному Комитету Украины, и Черноиваненко тщательно выбирал слова и выражения, стараясь быть как можно более точным, объективным, не замазывая слабых сторон своей работы, но и не умалчивая о сильных.
Максимов сидел, опустив голову, с напряженным выражением лица, покрытого мелкими капельками пота: в чулане было жарко. Было видно, что он, не имея возможности записывать, старается как можно лучше запомнить каждое слово Черноиваненко. Иногда он его останавливал, переспрашивал. Это был первый отчет Черноиваненко в своей работе. Отчитываясь перед партизанским штабом и перед партией, он как бы отчитывался перед самим собой и невольно видел деятельность своего подпольного райкома со стороны.
Сделано было, конечно, много. Но, с другой стороны, отчитываясь, Черноиваненко вдруг ясно увидел то, что до сих пор только как-то неопределенно чувствовал, а именно: сеть большая, людей много, а сама работа ведется без связи с общим стратегическим планом войны. Собственно, план был. В его основании лежало общее указание о необходимости создавать в захваченных районах невыносимые условия для врага. И Черноиваненко их создавал, пользуясь каждым удобным случаем. Обстреливали неприятельские патрули, снимали часовых, уничтожали одиночных офицеров, резали провода. Но все это как-то не было связано с общими военными задачами, не являлось частью единого стратегического плана.
Эту мысль Черноиваненко и высказал, заканчивая свой отчет. Высказывал просто, с прямотой человека, привыкшего ставить дело, порученное ему партией, выше личного самолюбия.
- Так и доложите в штабе, - сказал он, строго глядя в лицо Максимову острыми глазами, окруженными сетью суховатых морщин.
- Доложу.
Максимов некоторое время молчал, еще раз повторяя про себя все то, что ему сказал Черноиваненко. Наконец, закрепив это в уме, поднял голову и встряхнул своими длинными гофрированными волосами, которые, по-видимому, его сильно раздражали.
- А что, вы, часом, не простудитесь в этих немецких штанцах? - сказал Черноиваненко, лукаво блестя глазами.
- И не говорите! - вздохнул Максимов. - Лучше совсем голым по городу ходить. По крайней мере, не так стыдно... Но ничего не попишешь. Такая наша жизнь... Ну, так вот что, товарищ Черноиваненко, - сказал он своим прежним, сдержанным, штабным тоном, очевидно считая, что "перекурка" слишком затянулась, - теперь позвольте передать вам инструкции штаба.