Но, перед тем как выпустить Петра Васильевича на улицу, Африкан Африканович с необычайной силой обхватил своими короткими ручками его шею, притянул к себе и стал его быстро, мелко целовать куда попало - в голову, в плечи, в грудь, жарко шепча:
- Ну, Христос тебя спаси!.. Экий ведь ты какой отчаянный... Петька Бачей!.. Ты все-таки будь поосторожней... А то знаешь... И глазом не моргнешь... Ах, боже мой, боже мой!.. - Слезы текли по его толстым наморщенным щекам. - Ну, ступай, ступай! - почти крикнул он наконец, но в самых уже дверях с силой удержал его за рукав. - Стало быть, мезис? - сказал он, плача и хохоча в одно и то же время.
- Мезис, Африкан Африканович, мезис! - поспешно ответил Петр Васильевич, в последний раз пожал руку своему бывшему учителю и вышел на белую, раскаленную улицу, по которой уже с воем неслись в порт полицейские и пожарные автомобили.
42. "Я ВЫЛЕТЕЛ В ТРУБУ"
Ночью шел сильный дождь. На рассвете мокрая степь курилась туманом. Изредка поглядывая в смотровую щель, Синичкин-Железный видел, как мотается на ветру куст сербалины (шиповника), усыпанный желто-красными плодами. Ветер был неприятный, холодный. Низко над степью бежали темно-синие утренние тучи. Глубоко засунув руки в рукава и прижав к груди винтовку, Синичкин-Железный кутался в шинель и никак не мог согреться.
Он был очень болен, и все вокруг понимали, что он долго не протянет. Но он пытался скрыть свою болезнь и не позволял о ней даже заикнуться. Если кто-нибудь заговаривал с ним о болезни, он начинал ужасно волноваться. Иногда он даже впадал в неистовство. Черноиваненко пытался освободить его под разными предлогами от дежурств у входа, но Синичкин-Железный не желал ничего слушать. Наоборот, он старался воспользоваться каждым случаем, чтобы отправиться на пост. И Черноиваненко его понял: Синичкин-Железный ходил дышать чистым воздухом. Кроме того, он стеснялся своего ужасного кашля. На посту он отводил душу, не боясь потревожить товарищей кашлем. Он дышал чистым воздухом. Преодолевая мучительные припадки кашля и обливаясь потом, который блестел на его костлявом лбу и на скулах, Синичкин-Железный бдительно смотрел из щели в степь. Вдруг он увидел человека, идущего без дороги по мокрому бурьяну. У него был такой вид, как будто он заблудился или что-то разыскивает в степи, изредка останавливаясь и испуганно озираясь по сторонам. Это не был крестьянин. Это был городской человек в чесучовом пиджаке, без шапки, с большим желтым портфелем под мышкой. До колен покрытый брызгами грязи, мокрый от ночного ливня, с волосами, налипшими на лоб, и обвисшими усами, человек шел прямо на Синичкина-Железного, глядя перед собой ничего не видящими глазами.
Шагая прямо через куст сербалины, который цеплялся за его штаны своими зубчатыми шипами, человек скрылся. Не успел Синичкин-Железный подумать, кто может быть этот странный человек и что ему здесь надо, как послышался рычащий лай бегущих собак, отдаленный крик, выстрелы, и человек с желтым портфелем скатился откуда-то сверху в кусты сербалины. Две немецкие овчарки со всего маху перелетели через него, бросились назад и сделали над ним стойку, подняв острые обрубленные уши, дрожа хвостами и заливаясь злым, рычащим лаем.
- Братцы! Товарищи! Спасите! - закричал человек, уткнувшись лицом в землю, и Синичкин-Железный увидел кровь на порванном рукаве его чесучового пиджака.
Этот крик, в особенности слово "товарищи", в котором было столько отчаяния и надежды, настолько поразил Синичкина-Железного, что он высунулся из щели и спросил:
- Что вы здесь делаете? Кто вы такой?
Человек поднял голову, но собаки тотчас прыгнули на него, положили лапы ему на плечи и зарычали еще злее. Все же человек успел увидеть Синичкина-Железного, его истрепанную шинель, покрытую подземной пылью, его кожаную "комиссаровскую" фуражку, пулеметную ленту вместо пояса, его ввалившиеся глаза на костлявом, землистом лице.
- Товарищи, я свой... я свой... Уберите от меня этих зверюг, простонал он. - Вы же видите - я свой... Что же вы стоите, я не понимаю, и смотрите... - почти заплакал он.
В это время в степи послышался топот бегущих людей, крики на немецком языке, и тотчас грянул выстрел. Пуля свистнула, как хлыст. С сербалины посыпались листья, капли и ягоды.
Синичкин-Железный решительно бросился вперед и стал бить собак прикладом. Одной собаке он сразу же страшным ударом размозжил голову, другая бросилась на него, но человек с портфелем, успевший вскочить с земли, изо всех сил ударил ее ногой в бок. Собака завизжала, и в ту же самую минуту Синичкин-Железный, крякнув, с силой ударил прикладом ее по черепу. В следующий затем миг он схватил человека с портфелем за плечи, впихнул в щель и скатился следом за ним в подземелье.
- Ползите! - скомандовал Синичкин-Железный.
Человек покорно стал на четвереньки, взял в зубы портфель и пополз. Через некоторое время сзади снова мелькнул свет фонарика, и человек увидел, что находится в небольшой пещере.
- Руки вверх!
Он поднял руки вверх и прислонился спиной к сырой земляной стене, зажав портфель между колен. Его лицо осветил электрический фонарик, и Черноиваненко узнал Колесничука. От неожиданности он чуть не уронил винтовку. Он готов был увидеть кого угодно, но только не Колесничука.
- Ты что тут делаешь? - почти с ужасом крикнул он. - А магазин?
- Пошел он к чертовой матери! - с одышкой сказал Колесничук и злобно раздул ноздри. - Можешь торговать сам, а я тебе больше не братья Пташниковы!
- Ты что?.. Ты что?.. - Черноиваненко так растерялся, что не находил слов. - Ты что?.. Как ты сюда попал?..
- Так и попал! - продолжая раздувать ноздри, сказал Колесничук. - Всю ночь бегал по степу вокруг Усатовых хуторов и шукал ваши чертовы катакомбы, нехай они сгорят!
Как и всегда в минуты возбуждения, Колесничук заговорил на том смешанном русско-украинском, черноморском языке, который довольно метко называется "суржик", то есть смесь жита и пшеницы.
- Ще добре, что меня теи чертовы кобеляки не порвали и румыны не застрелили!
- Постой... - наконец сказал Черноиваненко, постепенно приходя в себя от изумления. - Постой, Жора!
Он наморщил лоб, и его глаза сузились.
- Какое же ты имел право, - процедил Черноиваненко сквозь зубы, - какое же ты имел право уйти со своего боевого поста? Ты знаешь, как это называется?.. Ты дезертир! Понятно тебе это?.. Чего ж ты молчишь?