Бу-Бу уехала из Руана и купила себе маленький дом на самом гребне холма, который высился над приморским городком Онфлёр. Цветущие яблони. Зеленая долина. Шхуны на черной воде. Все это казалось ей невероятно красивым. Еще ребенок, она была очень крупная, и люди принимали ее за взрослую женщину. Месье Гупиль, честолюбивый горбатый адвокат, встретился с ней в конторе своего недавно умершего отца. Его глаза заблестели, когда Бу-Бу открыла ларец, наполненный золотыми монетами, – ну-ка посмотрим! Жадный до денег адвокат быстро прикинул в уме, что их тут достаточно, чтобы купить дом в лучшей части Парижа. И он, как обычно, размечтался.
– Мне нужен скромный дом, в котором я проживу до конца своих дней. Понимаете, я должна экономить, иначе мне не хватит.
Низкий голос девушки вернул адвоката в мир Онфлёра с его умеренными потребностями. Где они, идеалы и мечты, которые должны изменить жизнь? Он пожал горбатыми плечами и предложил Бу-Бу единственное, что у него было, – домишко, пустовавший после смерти хозяина. Владелец умер уже год назад, но никто не хотел покупать дом, хотя цена на него была до смешного низкой. Люди говорили, будто в доме поселились дикие звери.
– Это как раз то, что вам нужно, мадемуазель, – уверял Гупиль.
И Бу-Бу решила, что дом ей нравится.
Этот простой каменный дом стоял высоко над городом. Из окна были видны очертания Онфлёра и устье Сены. С восточной стороны, совсем рядом, раскинулся бескрайний яблоневый сад. Весной, стоя на заднем дворе, она сможет любоваться океаном цветущих яблонь. До города по извилистым тропинкам было час ходьбы, но Бу-Бу предпочитала ходить за яблоками именно туда, чтобы не доставлять сборщикам удовольствия посмеяться у нее за спиной каждый раз, когда она захочет купить у них ведерко яблок. Она с жадностью поглощала эти сладкие яблоки. Их вкус напоминал ей о приемной матери и фруктовом саде, который окружал их дом. Бу-Бу безуспешно пыталась утолить постоянно терзавший ее голод.
Одиночество не угнетало ее. Другое дело тишина! Бу-Бу никогда не жила в таком тихом месте. Когда она просыпалась, ее невидимой стеной окружала тишина, и ей казалось, что тишина похожа на смерть. Тишина окутывала Бу-Бу плотным плащом, и Бу-Бу замирала. Она, точно старуха, сидела у окна и смотрела вдаль. На летящие облака цветочной пыльцы. На морские волны. На блестящие тела животных, мелькавших на опушке леса. Почему-то она была уверена, что рано или поздно из леса кто-нибудь выйдет. И однажды после долгих дней напрасного ожидания из леса и в самом деле вышел какой-то человек. В темном плаще и шелковых панталонах до колена. Месье Гупиль. Бу-Бу была разочарована.
– Я все думал о вас, мадемуазель, о вашем благополучии.
Голос у него был необычно высокий и напомнил ей голос одной старой монахини в монастыре. Адвокат огляделся с явным любопытством. Он увидел голые стены. Блюдо с яблоками. Большой деревенский хлеб, который Бу-Бу только что испекла. Она не знала, что ответить адвокату.
– Мне нравится мой дом.
Наверное, это было глупо? Она проследила за его взглядом, снова скользнувшим по голым стенам. Гупиль приосанился. Теперь он смотрел прямо на нее, на ее лицо, на фигуру, на грудь и живот, смотрел бесстыдно и откровенно. Уж не заблестели ли у него глаза? Что это, презрение или любопытство? Бу-Бу слышала, как он пыхтит.
– Мы с вами могли бы заключить соглашение. Вы и я. Это соглашение обеспечит вас. Вы живете одна. В доме много денег. Кто-нибудь может прознать об этом. И тогда быть беде.
Бу-Бу смотрела на свои ноги. Ей не хотелось показывать ему, что ее раздражает угроза, плохо скрытая в его словах. Он заговорил другим тоном, и она снова подняла на него глаза.
– Настали тяжелые времена, Бу-Бу. Крестьянам, рыбакам, лодочным мастерам приходится занимать деньги. Почему бы не давать ваши деньги в рост тем, кто в них нуждается? И получать за это втройне.
Он был явно доволен собой, лицо его расплылось в улыбке. Бу-Бу тоже захотелось улыбнуться, она любила говорить о деньгах, но понимала, что, заговорив о них сейчас, допустит тактическую ошибку. Вытянув губы трубочкой, она смерила адвоката взглядом.
– И какие же комиссионные вы хотите, месье? – спросила она, все-таки не удержавшись от улыбки.
Гупиль дернул горбом, не было сомнений, что ему не по себе.
– Мадемуазаль, я скромный человек. А что касается вас, моя скромность вообще беспредельна. Я согласен на десять процентов от суммы займа плюс тридцать пять процентов от вашего годового дохода. Что скажете, дорогая?
Она кисло засмеялась и с удовольствием прислушалась к звуку своего смеха. Адвокат считал ее глупее, чем она была на самом деле. И выставил себя дураком в ее глазах. Бу-Бу наслаждалась своим положением – до чего же он потешный! – она медленно покачала головой, как обычно качал ее приемный отец, желая подчеркнуть важность своих слов:
– Десять процентов от суммы возвращенного долга, и ни су больше. А если вас эти условия не устраивают, я найду другого адвоката, который согласится на них. Большего я не могу предложить вам, месье.
Так Бу-Бу начала свою добропочтенную и прибыльную карьеру ростовщицы в Онфлёре и его окрестностях. Необходимое зло, говорили люди о ее занятии. Эта ростовщица – посланница черта, также говорили о ней. И опять ей вслед летело имя дьявола. Но она не обращала внимания на людскую молву.
Жизнь Бу-Бу в корне изменилась. У нее вдруг появилось занятие. Ее стол был завален долговыми обязательствами. Условия займа. Проценты. Подписи. Время и точность расчета. Принцип прибыли. Бу-Бу и Гупиль часто засиживались далеко за полночь со своими счетами. Тишина больше не тяготила ее. Бу-Бу испытывала непривычную радость, думая о заработанных ею деньгах. О своих заемщиках она не думала. Их тяжелое положение ее не трогало. Она всегда чувствовала себя отгороженной от мира, и нужда должников значила для нее не больше, чем пена, из которой родилась Афродита, – Бу-Бу наслаждалась, загребая деньги. Она давала деньги в рост, ибо сам Господь решил оставить ее в живых. И еще потому, что ей просто нравилось это занятие. Нет, все сложилось слишком хорошо, чтобы в это поверить. Ей было приятно думать, что ее состояние удвоилось. Что оно стало в пять раз больше. В десять. Она радовалась, подводя итог каждой недели. Столбики цифр. Точность. Деловой расчет. Требования о соблюдении условий. Такой стала теперь ее жизнь.
– Жестокая. Бессердечная, – ворчали должники.
Гений, думал Гупиль, но у него хватало ума играть роль непрактичного посредника. А для Бу-Бу ее деятельность представлялась ясной, как неоспоримость четырех действий арифметики. Ей даже не приходило в голову, что сострадание может иметь к этому какое-то отношение. Что людей жестоко эксплуатируют феодалы, что люди завидуют церковникам и ненавидят кровопийц и ростовщиков вроде нее, – все это даже не приходило ей в голову. Мир несправедлив, народ голодает, но ведь это не ее вина. Погоня за прибылью требует, конечно, некоторой несправедливости. Но почему она должна из-за этого огорчаться? С другой стороны, она всегда трезво вела свои денежные дела. Не повышала проценты. Не мошенничала с долговыми обязательствами и брала не больше, чем все остальные ростовщики в Руане и Лизьё. Ей только хотелось, чтобы ее расчеты были безупречны.
Все мечты Бу-Бу ограничивались деньгами. Цифрами. Долговыми обязательствами. Золотыми монетами. У нее, как у коллекционера, был повышенный интерес к монетам. Она любила их сами по себе, и у нее не возникало ни малейшего желания потратить на что-нибудь свое состояние.
Но тут произошло нечто странное. С тех пор как ростовщичество превратилось для Бу-Бу в привычное занятие, тело ее вдруг ожило и задышало так, что ей это казалось непристойным. Словно монеты, долговые обязательства и столбики цифр необъяснимым образом разбудили ее кожу, и она проснулась, как животное после спячки. Кожа льнула к одежде, раскрывалась навстречу случайным прикосновениям. Всякий раз, когда кто-то нечаянно прикасался к Бу-Бу в очереди на рынке или когда Гупиль сухо пожимал ей руку, она ощущала почти болезненное щекотание. В постели ее груди колыхались и жили, будто самостоятельные существа, они поднимали соски вверх и терлись друг о друга. Бедра, ягодицы, лоно вели себя еще более непристойно. В конце концов ей приходилось прибегать к рукоблудию, чтобы наконец заснуть. Пристыженная, она кричала от страсти. И пыталась поскорее все забыть. Но это преследовало ее, точно зуд.