– Это всего лишь отговорки.
– Я и не ждал, что вы меня поймете.
– Если вы такой противник несправедливости, расскажите мне, кто тот убийца, о котором вы писали. Кто лишил жизни того невинного человека?
– Это вымышленный персонаж.
– Нет, не вымышленный. Убийца расправляется со своими жертвами необычным способом, он определенно знаком с правилами трупосечения и анатомией. Я расследую пять очень похожих убийств, совершенных в Париже. За этими преступлениями и тем убийством, которое описано в вашей истории, стоит один и тот же человек. Оно случилось на самом деле.
Маркиз молчал, но Рамон вдруг понял, что маркиз знает, о ком идет речь.
– Скажите мне, кто этот убийца.
– Нет.
– Вы заставляете меня подозревать вас.
– Вы знаете, что это не я.
Рамон выпрямился:
– Как вы можете защищать того, кто убивает себе подобных?
– Зачем мне кого-то защищать?
Рамон наклонился через стол:
– Помогите мне, маркиз. Помогите себе. Скажите, как найти этого человека. Сделайте так, чтобы он понес наказание и больше никого не убил. Поймите, вы совершаете ошибку, непоправимую ошибку, отказываясь помочь мне.
– Объясните, почему я должен верить в систему французского правосудия. Выпустите меня отсюда, дайте мне хотя бы минимальное основание поверить, что вы стремитесь к справедливости, тогда я помогу вам. Но если вы будете держать меня взаперти, как бешеную собаку, будете сутками терзать меня своим молчанием, то я отвечу вам тем же.
Рамон встал так резко, что стул закачался и упал.
Тюремные ворота отворились, и Рамон оказался в темноте. Он направился через зеленую лужайку к своей карете, но вдруг остановился среди темных стволов. Обернулся и посмотрел на величественный замок Венсен, на его белые башни, высившиеся над камерами. Он попытался отыскать камеру номер шесть, в которой томился маркиз. Ты от меня не уйдешь, подумал он с холодным гневом. Ты расскажешь всю правду, даже если мне придется прибегнуть к старому методу и статье 146 от 1539 года. Я позабочусь, чтобы тебя привязали к дыбе и пытали огнем, пока ты не заговоришь.
Но потом, когда он сидел в своей комнате и, глядя в темноту, прислушивался к тревожным звукам вдали, он вдруг подумал, что опять заразился чужим образом мыслей. Злость, которую он испытал, покинув замок Венсен, была не его, это была злость убийцы.
На следующий день рано утром Рамон пришел к мадам де Сад. Он долго разговаривал с нею, но она крайне неохотно сообщала ему какие-либо сведения. Он спросил, знакомо ли ей имя Латур-Мартен Кирос, но она отрицательно покачала головой. Когда же он спросил, не знал ли ее муж этого человека, она сказала, что никогда не слышала этого имени. Рамон объяснил ей всю серьезность дела и наконец показал новеллу, написанную де Садом. Он ждал, что мадам Рене будет шокирована, но она прочитала ее с полным спокойствием. Отложив рукопись, маркиза сделала лишь несколько чисто литературных замечаний и указала на стилистические неточности. Рамон объяснил ей, что, по его мнению, де Сад был свидетелем этого убийства, но она только пожала плечами.
Он посетил Гофриди, адвоката де Сада, который охотно рассказал ему о знакомствах маркиза. Но и Гофриди тоже никогда не слыхал этого имени. Он полагал, что это, скорее всего, один из многочисленных слуг маркиза.
Мадам де Монтрёй подтвердила Району, что у маркиза был лакей по имени Латур. Но затем сия строгая дама сказала, что Латур умер от тифа.
Со смешанным чувством инспектор Рамон доложил начальнику следственной службы, что хочет закрыть это дело.
6. ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК
Я слышал каждое слово инспектора. Через дверь буфетной видел застывшее лицо мадам, руки полицейского, листавшие рукопись.
Как описать то, что я услышал?
Я как будто снова упал с крыши. Как будто снова летел в воздухе. Я видел, как губы полицейского произносят слова из новеллы маркизы.
«...сцена, увиденная мною случайно, поразила меня в самое сердце и все время стояла перед глазами».
К горлу подступила тошнота.
«Невысокий палач держал в руке скальпель и невозмутимо трудился над тем, чтобы обезглавить свою жертву».
Я скорчился в буфете, меня вырвало.
Лежа в кровати, я думал, что мне надо уехать из Франции. Может, я смогу продолжить работу в Италии? Но у меня не было сил даже покинуть комнату. Я ощупал свои напряженные мышцы. Стал щипать себя. На животе оставались красные метки.
Закрыл глаза. Но сон не шел. Я видел перед собой графа Рошета и его гнедую лошадь. Бежал за ним через лес. Догнал его уже на лугу. Я думал о столбах. О скальпеле. О нервных волокнах. О погасшем солнечном свете. И о маркизе, прятавшемся среди веток. О его глазах, скрытых листьями. О его взгляде. Таинственном взгляде, который с тех пор повсюду преследовал меня и доводил до безумия.
Поляна недалеко от Шамбери – место, где приносятся жертвы. Я кое-что потерял там. Одна только мысль о взгляде маркиза заставляет меня холодеть. Я не сплю уже четвертые сутки. Сменяя друг друга, передо мной проносятся картины. Граф Рошет. Его лошадь. Скальпель. Нервные волокна. Столбы. Деревья вокруг поляны. Взгляд. На пятый день я выхожу из комнаты. Иду в дровяной сарай. Нахожу там топор. Кладу руку на колоду. Мои руки всегда так хорошо меня слушались. Левая кисть лежит на колоде. Почувствую ли я боль хоть теперь? Я перевожу взгляд с топора на колоду. И поднимаю топор.
Кровь заливает колоду, пачкает мои панталоны. Кисть падает на землю к моим ногам. Пальцы еще шевелятся. Мне становится дурно. Но рука ничего не чувствует, болтается из стороны в сторону. От слабости у меня подгибаются колени, однако боли я так и не познал. Земля под ногами ходит ходуном. Наконец я падаю.
Я пришел в себя уже после того, как меня осмотрел доктор. На обрубок наложена плотная повязка. Мадам Рене и Готон стоят в моей комнате. Их фигуры кажутся мне удлиненными и соблазнительными. Они не знают, что сказать, и повторяют слова доктора. Я с улыбкой слушаю их. Они говорят об опасности гангрены. О том, что повязку следует менять два раза в день. И о том, что мне будет больно. Я улыбаюсь им. В ту ночь я заснул, ни разу не вспомнив о той поляне.
Утром ко мне пришла Готон. Она такая трогательная. Села на край кровати. Нервничала. Несла какую-то чепуху. Наконец спросила о моей руке, как это случилось. Я сказал, что это был несчастный случай. Воцарилась тишина.
– Несчастный случай?
Я улыбнулся ей.
Письма от маркиза стали приходить чаще. Иногда мадам Рене читала их мне вслух, словно это могло развеять ее тоску по мужу.
Он заверял ее в своей невиновности. Признавался, что слишком любил женщин, винил себя и в соблазнениях, и в легкомысленных извращениях, он писал: «Я либертен, но не преступник и не убийца».
Что я мог сказать? Кроме его слов, у меня не было ничего.
Просидев какое-то время в тюрьме, маркиз начал терять рассудок, он делал странные намеки на цифры. 8, 15, 23. Что за ними крылось? Может, это был обратный счет дней, оставшихся до его освобождения? Или он намекал на то, что случилось в Савойе? Я часто думал об этом. Но не хотел знать ответа. Я бы никогда не осмелился спросить у него, что он видел на самом деле, но я мог искать объяснения в его письмах.
Пришлось углубиться в записные книжки, которые он прислал мне. И я буквально утонул в море слов.
Когда я переписывал набело его рукописи, мне удавалось не думать о том взгляде. Переписывание было для меня своего рода искуплением. Я выводил на бумаге его слова, и тогда он переставал смотреть на меня. У нас с ним тайный уговор, думал я.
Я совсем поседел. За несколько недель у меня не осталось ни одного черного волоса. Жалел ли я об их черном цвете? Нет. Мне было даже приятно, что я перестал быть брюнетом. Мне нравилась седина.