Ношей Джадд, шестой дочери, было целительство. Нор всегда боялась отдаваться на милость бабушки, обнажать перед ней все свои противоречия, несовершенства и страхи и ждать, пока Джадд бесстрастно починит сломанные части ее тела.
– Сделай глубокий вдох, – приказала бабушка.
Нор послушалась, и ее затопила волна облегчения. Она ощутила… ничего. Быть может, эта чаша ее минует? Джадд выдохнула клуб дыма, и Нор вдохнула его. Дым защекотал ей горло. А заметив это, она заметила кое-что еще.
– Я слышу пчел, – прошептала Нор и закрыла глаза. Шум спящего улья в саду звучал в ее голове все громче. – Нет, не то чтобы они говорят со мной… но я их слышу. Я слышу их матку. Следующий снег выпадет через неделю. А петушок во дворе не доживет до весны.
Джадд весомо кивнула, признавая ее Ношу.
– Значит, с тобой говорят животные и растения, так? Добрая Ноша, Нор.
Нор поняла, что хотела сказать бабушка: она в безопасности. Если только она не пожелает шагнуть за пределы своего безобидного дара, можно не бояться, что она станет такой же, как мать.
Поэтому Джадд давно уже ушла обратно спать, а одиннадцатилетняя Нор все смотрела, как луна сливается с рассветным небом, и пыталась убедить себя, что Ноша, о которой она рассказала бабушке, была единственной.
Солидный кусок Анафемы оставался практически необитаемым, а более населенная часть острова состояла из фермерских домиков, пляжных коттеджей, исторических зданий и парочки приманок для туристов. Большая часть магазинов и салонов расположилась вдоль главной улицы – Извилистой, названной так, потому что она действительно петляла и вилась вдоль юго-западного побережья острова.
Лавка «Ведьмин час» располагалась над пекарней «Сладости и пряности». Поднимаясь по ступенькам ко входу в здание, Нор заметила, что дверь пекарни широко распахнута, и ее окутали ароматы свежевыпеченного хлеба – запах корицы, пумперникеля и закваски. С улицы было видно Блисс Суини с пятнышками муки на обеих румяных щеках, пьющую утреннюю чашку кофе с Виторией Оливейра, владелицей спа-салона «Молоко и мед» дальше по улице. Увидев Нор, обе помахали ей.
– Вы ведь не против разложить у себя наши листовки? – спросила Нор. Она достала из рюкзака две пачки флаеров и вручила женщинам. – Я обещала, что они будут лежать на стойке каждого салона на улице.
– Да уж, в этот Хэллоуин Мэдж развернулась по полной, – задумчиво протянула Блисс, изучая листовку. – Полуночная экскурсия на кладбище при свете фонариков. Спиритический сеанс, хиромантия… Быть может, ей удастся зазвать на празднество самую нашу юную Блэкберн?
– Только через мой труп, – улыбнулась Нор.
– Но что, если в этом году придет Рона Блэкберн? – поддразнила ее Витория Оливейра. – Мэдж уже много лет обещает…
– Лишний повод остаться дома, – ответила Нор. – Я собираюсь выключить свет и съесть все сладости, которые Апофия купит для детей.
Блисс рассмеялась.
– Совсем не горишь желанием встречаться с печально знаменитой прародительницей?
– Ни капли.
Хотя Нор носила фамилию Блэкберн, никто на всей Анафеме никогда не относился к ней как-нибудь по-особому. Странные личности были неотъемлемой частью жизни острова. В конце концов, здесь даже названия улиц как будто вышли из волшебных сказок: улица Красных Маков, переулок Звезд в Глазах… Здесь коротали годы пенсии художники, на досуге создавая скульптуры из поломанной электроники и рисуя огромные, реалистичные обнаженные портреты друг друга, которые потом с гордостью демонстрировались на еженедельной уличной ярмарке. Здесь Харпер Форгетт – строго говоря, шестиюродная сестра Нор – и ее девушка Калима разводили альпака в фамильных угодьях Форгеттов. Клиенты Витории Оливейра любили ее лавандовый джем не меньше лавандового педикюра, а Тео Доусон, единственный на острове механик, частенько работал за крок-месье.
А вот Хеккель Абернати, владелец Уиллоубаркской продуктовой лавки, напротив, рассказывал всем, кто его слушал, что семья Блэкберн очень необычна. Для него она была живым талисманом или оберегом, приносящим удачу, и гарантом хорошей судьбы острова. Его убеждения можно было понять. Связь дочерей рода Блэкберн с островом была так сильна, что Нор часто представлялось, будто вены под ее кожей и корни под ногами несут одну и ту же кровь.
Остров кишел напоминаниями о наследии рода Блэкберн. Перед каждым домом, построенным Астрид Блэкберн, пятой дочерью, стояла плита, на которой было написано, что это историческое наследие. Перед библиотекой, книги которой спасла от пожара, бушевавшего на острове в 1928 году, мать Астрид, Скарлет, стояла ее статуя. Кладбище острова могло похвастаться надгробными камнями всех пяти почивших дочерей рода Блэкберн и даже самой Роны. Жители верили, что если оставить на гробнице Мары, третьей дочери, белую лилию, то их ушедшие близкие найдут на том свете покой.