Глава 6
Впервые приснилась мне родная бабка Аглая на третий день моего пребывания в усадьбе семьи Шульц. Женщина она была до жути лютая, властная, но справедливая до мозга костей. Боялись мы ее с Анькой и Ванькой знатно, опасались слово лишнее сказать, да взглянуть не так. Бабушка по непонятным причинам именно меня выделяла среди остальных внуков. Она без конца твердила, что не светит мне в молодости ничего хорошего, не выйдет из меня примерной хозяйки и жены, много страдать я буду, а любви и подавно не суждено мне ощутить, тем более в браке. Будучи шестилетней девочкой, я воспринимала ее слова за чистую монету и ревела на печке белугой днями и ночами. Я искренне не понимала, почему мне уготована такая судьба.
Мамке было вовсе не до меня. Она без выходных пахала в колхозе, а нас оставляла на попечение своей седовласой строгой матушки. Бабушка вторила как мантру, что мы с Анькой и Ванькой и вовсе не должны были родиться, судьба у нас у всех будет тяжелой и многострадальной. Она без конца и края бубнила, что внуки незаконнорожденного сына дворянина и простой няньки не должны появляться на свет, и что мама совершила опрометчивый поступок, когда связалась с нашим отцом. Он был незаконнорожденным сыном дворянина, и после его рождения от няньки его законнорожденного сына — бывшей крепостной девки — дед наш тотчас же признал его, но нарек не своей фамилией. После отец женился на простой деревенской девке и родились мы с Анькой и Васькой.
Померла она, когда мне было около семи лет, но ее хмурый суровый взгляд голубых глаз с опущенными строгими бровями, я не забуду никогда. После смерти своей ни разу она мне не снилась, а как только попала я в Германию к немецким помещикам, являться во снах ко мне стала довольно часто. И каждый сон с ее участием доводил меня до слез. Бабушка обвиняла меня во всех смертных грехах, кричала, что я предатель, родину свою продала за буханку хлеба и теплое местечко. Что я виновна в смерти мамки и намеренно бросила Аньку одну погибать в той чертовой прачечной.
После третьего или четвертого по счету сна с ее участием, я начала подозревать, что возможно в сны мои врывается моя собственная совесть под видом бабки Аглаи. Но я ничего не могла с этим поделать. Бабушка навещала меня раз или два в неделю, и дошло уже до того, что я и вовсе боялась засыпать.
Прошло уже более девяти месяцев, как я находилась в семье Шульц, работая негласной нянькой. За то время более-менее сносно подучила немецкий язык на бытовом уровне, понимала большинство слов и начинала увереннее отвечать не только Артуру, но иногда даже профессору Шмидту. Я потихоньку гордилась собой, ведь больше не являлась белой вороной среди девчонок, которая ни черта не понимает и недоуменно оглядывается по сторонам, в надежде на перевод.
На дворе стоял удивительно теплый декабрь 1942. Война, казалось, длилась бесконечно долго, и жили мы в полной неизвестности. Не знали, что происходило на Восточном фронте, не подозревали, как туго жили наши соотечественники, не знали когда вернемся домой, и вернемся ли вообще…
Позади был самый разгар сбора и продажи урожая, а также изнуряющая жара, от которой мы не знали куда деться. Ферма Розенхоф с переизбытком вырастила картофель, сахарную свёклу и пшеницу. Картофеля было настолько много, что мы ели его дважды в день: в качестве пюре, в запеченном виде, жареный, с лихвой добавляли его в супы, а также ели сытные пирожки, вдоволь им напичканные. Под конец лета я не только есть его не могла, но и видеть, хоть и понимала, что поступаю кощунственно, ведь в это время в Союзе голодали тысячи людей.
Все те месяцы в груди таился тяжкий груз — я не могла простить себе, что находилась в Германии и работала в тылу врага. Я работала на Третий рейх и отказаться от той работы означало буквально попрощаться с жизнью. А умирать в двадцать лет было страшно, очень страшно. Тем более, когда у хозяйки имелись близкие связи в лице оберштурмбаннфюрера — офицера полиции Алекса Мюллера, который осуществлял контроль за советскими пленными в рамках Мюнхена. Не без помощи Аси мы узнали, чем же все-таки была обусловлена связь фрау Шульц и Мюллера. За те месяцы она очень сдружилась с Амалией, они нашли много общего, и зачастую благодаря Аське мы и узнавали подробности жизни немецких помещиков и страны в целом. Амалия в более близкой беседе поделилась, что ее старший брат Áльберт Шульц и Алекс Мюллер до войны слыли хорошими друзьями, во многом благодаря тесному общению их семей. Перед тем, как Альберт ушел на фронт, Мюллер пообещал другу, что будет присматривать за фрау Шульц и ее детьми, помогая любым словом и делом, буквально заменив Альберта.