— Не могут отпустить. Злость не вся вышла — прокомментировал поведение врагов гофмейстер.
Катарина бросила взгляд на счетчик патронов. Истрачено всего две сотни сотни. Можно не экономить. «Тупые и злобные крысы, когда же вы уже отстанете?» подумала Катарина, и начала всаживать по пять пуль в каждое подозрительное окно — если там прячется крыса, её или достанет рикошетом, или посечёт бетонной крошкой. Если повезет, то и её выводок. Лучше чем у Катарины держать крыс в норах получалась только у Дивы Юльевны. Старая дуэнья стреляла плохо, редко, и не туда, куда нужно. Но каждая короткая очередь её 40 миллиметрового автоматического гранатомета включала паузу в перестрелке. Дуэнья для благородной леди не должна быть телохранителем. И советчиком. Дуэнья благородной леди, это скорее тюремщик. Но у Дивы Юльевны получалось быть для Катарины всем. Может быть, даже немного другом. Поэтому когда в её лицевом бронещитке появилось маленькая дырочка, словно украшенная причудливой вязью трещин, Катарина вскрикнула, и не поверила.
Бронебойный! Откуда?! Длинные бронебойные ружья, «удочки», как называла их солдатня, были слишком заметны на поле боя. Трудно выстрелить, и не вскрыть своего места расположения. Но дело было даже не в этом — бронекокон киберброни, в которой находился пилот, был самой защищенной частью боевой машины. Даже у самой убогой киберброни класс защиты был не меньше чем 2+. Это аналог 40 миллиметров каленой прокатной стали, уверенная защита от всего стрелкового оружия, что может носить человек. И совсем маленькие шансы у крупнокалиберных пулеметов и «удочек». Конечно, оставались бронебойные пули с хитрыми сердечниками… Но и для этого бронебойщику надо было подойти метров на 100, а лучше ближе.
— Ох, рука! Ох, рученька моя! Ох, батюшки Господи, крови та сколько! — запричитала Дива Юльевна, очень некрасиво, по простонародному, охая — Ох, убили меня! Убили! Врача мне зовите! — Дива Юльевна раскрыла бронекокон киберброни. Насчет крови Дива Юльевна не приврала — видимо её посекло осколками брони. Правая рука темнела несколькими рваными ранами, но больше всего пострадало её лицо — левая щека висела лохмотьями, как будто о неё кошка годами когти точила. В красном месиве виднелась удивительно белая кость скулы. У дуэньи был шок, но все же открывать бронекокон в бою, трудно объяснимая глупость. Катарина развернулась и начала поливать все вокруг потоком пуль из своей «мясорубки», закрывая своим кибером Диву Юльевну, и крича чтобы она закрыла бронестворки. Она не видела, как Дива Юльевна резко дернулась, и от неё полетели ошметки мяса. Сразу несколько стрелков из напавшей на них банды увидели свой шанс, и не упустили его. Дива Юльевна задохнулась на полуслове, и повисла на ремнях. Под её левым глазом появилась крохотная дырочка, из которой, по безупречной фарфоровой коже, покатилась капля крови, оставляя за собой красную дорожку. Катарина обернулась, и ей показалось что дуэнья жива, и сейчас плачет кровавыми слезами, с мольбой смотря на хозяйку. Катарина даже немного приблизила лицо Дивы Юльевны. Такое знакомое лицо, сейчас, все в крови, стало пугающим, отталкивающим. Катарина отвернулась от неприятного зрелища. И только через несколько секунд поняла, что противный писк, который она слышит в ушах — сигнал о пустом боезапасе. Катарине больше нечем было стрелять. Еще несколько томительных секунд она смотрела на пустые окна в издевательски ярких стенах. Ни одной тени, ни одного больше выстрела. Крысы попрятались. Она развернулась, и быстрым шагом пошла прочь.
— Грузимся и уезжаем — прозвучал голос Семена Марковича — Ваше место в передней ячейке для киберов, моя госпожа.
Быть представителем великой семьи — большое бремя. Низкие люди будут смотреть на тебя, и все что ты делаешь, будет ими оценено. И, если они подумают, что ты недостойна, что ты такая же как они — значит твоя власть над ними дрогнет. Ты всегда должна быть уверена в своих поступках. Потому что неуверенность — признак страха. А страх — порок слабых. Ты должна быть горда. Потому что гордость — признак превосходства. А ты превосходишь их. Ты должна быть спокойна, и даже твоя злость должна быть холодной — иначе ты покажешь, что не можешь управлять даже собой. И главное — никогда не показывай, что тебе больно. Боль для тех кто уязвим.