Конечно, если вы не являетесь любителем созерцать серые, обшарпанные от времени стены других корпусов того же самого заведения что и служит местом вашего пребывания.
Стоит отметить, что находился я, как это выяснилось уже позже, в 'одиночке' Трубецкого бастиона Петропавловки. А они от века, практически со времени постройки, с петровских времен, когда в бастионе держали опального царевича Алексея Петровича, использовались для изоляции 'политических' заключенных. Жесткий режим, безоговорочное исполнение распорядка и соблюдение дисциплины, двухразовое питание с подачей небогатого рациона через 'кормушки' в дверях камер, все это создавало обстановку, позволяющую даже очень стойким 'клиентам' дозреть до 'разговора по душам' с заинтересованным в этом оперативным сотрудником. А в том, что такая беседа непременно состоится - сомневаться не приходилось. Иначе, какой смысл держать меня на пайке, не предъявляя мне никаких обвинений, и даже не задавая вопросов? Особенно - после катаклизма, который выжег Дальний восток, как лупа школьника-садиста, устроившего 'нашествие на муравейник марсиан с лучами смерти'.
Последнее, что я запомнил в мире, выжигаемом безжалостным Солнцем, это сперва яркий свет, а потом - непроглядная темнота.
Холод, пришедший на смену темноте, как раз и привел меня в чувство.
И я закричал.
Нет, мне не было страшно.
Мне было больно. Я словно разом почувствовал, как сломали всем мои кости, порвали все жилы, нарезали на лоскуты кожу и проехались по мне катком.
Затем - судорога. Меня колотило так, что у меня родилась ассоциация с электриком из анекдота, собравшим 'три фазы' и с девочкой, которая 'ничего себе чихнула'.
Момент перехода судорог в бессильную дрожь от холода я не смог четко зафиксировать. Было мне, знаете ли, не до четкой фиксации. Как говорят по этому поводу в 'жемчужине у моря', в тот момент 'я имел другие интересы'. Но вот что я почувствовал весьма отчетливо, так это ощущение того, что к некоторым частям тела притрагиваться не стоит -слишком уж они холодные.
Близорукость и царящий в камере полумрак не позволили мне как следует рассмотреть комнату - все-таки я не кошка, чтобы вот так с ходу в темноте ориентироваться в незнакомом помещении, как у себя дома. Однако же, мне все-таки хватило остатков сил и ловкости, чтобы нащупать стопку одежды, а также грубое суконное одеяло - далекого предка тех, с которыми вас познакомит проводник плацкартного вагона или каптенармус воинской части. Во всяком случае, после нескольких попыток, окостеневшие от холода пальцы все же подчинились мне, и я смог обеспечить себе хотя бы относительные тепло и уют.
Сколько времени я провел, скорчившись в позе зародыша и натянув на самые нос и уши колючее одеяло - не знаю. Я даже не попытался сориентироваться в комнате - темнота и близорукость - это неприятно, да и сил не было, голову вертело в послешоковом 'отходняке'. Всякий, кто переживал тяжелую травму, меня хорошо поймет, а остальные - просто поверьте моему опыту.
Уже к утру сбылся мой прогноз относительно того, что 'такая беседа непременно состоится'.
За мной пришли.
В камеру вошли два очень похожих друг на друга невысоких, крепко сбитых мужика в серой форме. Один из них остался у двери камеры, а второй пододвинул ко мне обнаруженный еще с вечера сверток с одеждой, и, не допускающим возражения тоном, пробасил 'Соизвольте одеться, господин хороший, вас приказано доставить'. Голова еще плохо реагировала на слова, но вот особенности одежды я отметил всем телом - она, похоже, была сшита из грубой шерстяной ткани, безо всяких примесей типа лайкры или вискозы. Уж не знаю, угадал ли я с составом ткани, но, во всяком случае, уже через считанные минуты - это одеяние натерло мне все и везде, что и где только можно. Не могу не поделиться с вами впечатлениями - идти на допрос в одежде, которая настолько немилосердно натирает - не самое приятное ощущение в мире. В моем списке отрицательных ощущений оно идет сразу же после 'позвонить пьяным своей бывшей' и непосредственно перед 'нарваться на московское руководство, имея неподготовленную квартальную отчетность по плану сбыта'.
Как только я, путаясь в незнакомой одежде все еще подрагивающими руками, кое-как облачился, меня потащили на допрос. Буквальным образом - потащили, поскольку к этому моменту я, конечно, мог сделать несколько неуверенных шагов, но расстояние в пять шагов от нар до двери показалось примерно таким же длинным и мучительным, как полярная экспедиция капитана 2 ранга Скотта. Так что если бы не крепкие руки моих конвоиров, стальной хваткой прихвативших мои предплечья, то и кончился бы мой тогдашний поход примерно так же, как и вышеупомянутая экспедиция.