Джойс в “Улиссе” поразительно точно рисует подобное состояние психики человека. “Существуют грехи или (назовем их так, как называет их мир) дурные воспоминания, которые человек старается забыть, запрятать в самые дальние тайники души – однако, скрываясь там, они ожидают своего часа. Он может заставить память о них поблекнуть, может забросить их, как если бы их не существовало, и почти убедить себя, что их не было вовсе или, по крайней мере, что они там были совсем иными. Но одно случайное слово внезапно пробудит их, и они явятся перед ним при самых неожиданных обстоятельствах, в видении или во сне, или в минуты, когда тимпан и арфа веселят его душу, или в безмятежной прохладе серебристо-ясного вечера, иль посреди полночного пира, когда он разгорячен вином. И это видение не обрушится на него во гневе, не причинит оскорбленья, не будет мстить ему, отторгая от живущих, нет, оно предстанет в одеянии горести, в саване прошлого, безмолвным и отчужденным укором”.
Все про меня, обо мне.
Самое страшное насилие – насилие над собой, когда ты пытаешься помешать себе быть тем, кто ты есть. А кем я хочу быть и кто я есть? – в шестьдесят пора бы знать, а я все еще не знаю, не ведаю.
Давно свыкнулся с мыслью, что живу в другой реальности: немало лет воспринимал происходящее вокруг диким и нелепым, бредом сумасшедшего, черное видел черным, белое – белым, вранье ощущал за версту, постепенно во мне начало что-то меняться, не заметил, как стерлись грани восприятия и я погрузился в хаос – внезапно налетевший вихрь поглотил с потрохами и понес со страшной силой незнамо куда; в один момент гримасы бытия перестали казаться таковыми, черное мерещилось белым, белое – черным, вранье не раздражало, прежнее выворачивалось наизнанку, внутренний протест слабел, всему находилось объяснение и оправдание, я терял силы, как при тяжелом недуге, и свербело в мозгу – а может, так и надо? Лишь на самом донышке угнездилось и покуда существует, не дает метастазам победить ослабевший организм: так не должно быть, сопротивляйся…
Мы некогда переняли несколько весьма сомнительных верований – например, во всепобеждающую силу правды, в то, что человек от природы добр, рождается таковым, а злым, жестоковыйным делается исключительно из-за обстоятельств. Сплошной перфекционизм. По-прежнему верим: любой выбор лежит между добром и злом, а не между большим и меньшим злом. С течением лет я все сильнее сомневаюсь в первом посыле… “Если долго смотришь в бездну, бездна начинает смотреть на тебя”. Слышно отовсюду: понятия добра и зла наивны, устарели, нравственные критерии? – засуньте их себе в одно место. Гадское время, доказывать обратное что ссать против ветра, да и желания большого уже нет, однако нет-нет и взыграет ретивое, начнешь с пеной у рта спорить, но быстро стихаешь и даже неловко становится за душевный порыв – в глазах окружающих смешон, нелеп…
Первая неделя эксперимента оставляет странное чувство: регулярное глотание таблеток не проясняет мозги – может, потому, что я и так вроде бы все понимаю, меня не требуется от чего-то отлучать, выбивать из меня, словно палкой из пыльного ковра, скопившееся непотребство мыслей; однако в закоулках сознания, затемненных участках накопителя вредоносной информации по-прежнему нет проблеска, прорыва к свету, будто в темной комнате, согласно присловью, упорно ищу черную кошку, зная, что ее здесь нет. Лекции и специальные телепрограммы рождают угнетенное состояние, начинает казаться – все услышанное и увиденное бьет мимо цели, не откладывается там, где положено. Неужто это только со мной? Юл утверждает – и с ней похожее. Пилюли пока не работают или токсикоз слишком силен. Источник телеизлучения превращает новости в вымысел, а вымысел – в историю, – кажется, про вымысел и новости говорил Просперо. Заведомо насаждаемой ложью, враньем пропитаны наши поры, дыхание, одежда, ее можно сменить, но что делать с ядовитыми нейронами… Лео – интересный тип, поинтересуюсь у него по поводу новых ощущений, и вообще, стоит сойтись с ним поближе.