И как-то сами собой легли в тетрадь слова некогда боготворимого, а по прошествии лет разочаровавшего писателя-горевестника, слова эти не имели прямого отношения к Даниилу, не вытекали из его судьбы, но почему-то отдавались болью и терзанием: “Я – стебелек, растущий в воронке, где бомбой вырвало дерево веры”.
11
Вечером, едва завершилась намеченная заранее дискуссия, Дан предложил устроить пьянку, или, как изящно выразился, – пирушку. Юл поддержала. Дан пригласил Лео – парень вызывал симпатию. Услышав о готовящемся застолье, напросилась Капа – соседка Лео по столу, молодящаяся особа в блондинистом парике. По-женски внимчивая Юл отметила, что та крутится вокруг рыжего, оказывает всяческие знаки внимания, видно, очень хочет дать, но тот, как заметила Юл, вполне равнодушен. Дан пожал плечами – пусть приходит.
Стол соорудили в складчину: извлеченные из холодильников банки и пакеты с едой пришлись кстати. Верные традиции не довольствоваться в поездках и командировках скудной казенной пищей, многие участники эксперимента – Дан был исключением – захватили, кто что смог достать (никто не ожидал такого изобилия в пансионатской харчевне на фоне убогой кормежки всюду и везде). В мгновение ока глазу предстали маринованные огурцы, помидоры свежего посола, грибочки, сардины, колбаса и даже сало – белое с нежным розовым отсветом и тонкой эластичной шкуркой. Капа похвастала, что сало привезли родственники из соседней страны, с которой была война, приведшая к взаимной ненависти и полному отчуждению. К салу это, впрочем, не имело отношения: его изготавливают в селах по старым рецептам и доставляют соседям, если удается перевезти через границу, спрятав от таможенников или, как водится, поделившись с ними.
Капа сменила прическу, точнее, парик: классическая стрижка каре с прямым пробором весьма шла ей. Она явно симпатизировала Лео, имела на него виды, оттого почти каждый день щеголяла в новом наряде, зачастую весьма откровенном; будучи не старше Юл, а может, даже моложе, Капа не могла похвастать фигурой – жировые складки на талии и низкая посадка портили впечатление. Да и разница с Лео в возрасте выглядела ощутимо. Запав на рыжие кудри и конопушки, Капа упорно добивалась цели, Лео же не проявлял активности, и это выводило ее из себя. К тому же он сейчас нет-нет и поглядывал на круглые аппетитные коленки Юл, что не укрывалось от Капиного зоркого взгляда.
Как часто бывает, ситуация определялась расхожим суждением: если женщина недолюбливает другую, то ведет себя с ней весьма любезно, если же ненавидит, – любезна вдвойне, и потому улыбка и теплота взгляда, устремленного на Юл, не сходила с лица Капы, и лишь в глубине зрачков угадывалась умело скрываемая зависть и злоба.
Дан и Юл устроились на кровати, гости захватили с собой стулья и уселись возле стола, придвинув его к кровати. “Иван Грозный” и коньяк делали свое дело, затеявшийся разговор причудливо вился перепархивающей бабочкой.
…Тремя часами ранее зал заполнился до отказа – свободных стульев не оказалось. Лектор, он же ведущий дискуссии (назвал себя на западный манер модератором) сменил голубую рубашку на малиновую, тоже с широким открытым воротом, в котором поблескивал золоченый крест, и стал разительно похож на разудалого солиста ансамбля народного танца – казалось, вот-вот пожертвует солидностью, перестанет надувать щеки и пустится в пляс с притоптыванием и прихлопыванием.
Такое сравнение пришло в голову не одному Дану.
– Вырядился, будто на ярмарке вознамерился публику потешать, – с неодобрением отметила Юл.
Модератор со сцены произнес в микрофон вступительное слово, сделав нажим на то, что можно высказываться совершенно открыто, не таясь, ему, похоже, мало кто поверил, и потому вялое начало разговора на дискуссию и тем более на острую полемику никак не походило – жевали сопли, по любимому массами коронному изречению Властелина №2. Дан заскучал. Приготовился поспорить, даже сцепиться с оппонентами, но с кем и по поводу чего – покамест выглядело туманно.
Кто-то вспомнил, вне связи с темами тлеющего и никак не желающего разгореться разговора, дату – сто лет Великого террора. Не за горами печальный юбилей, будет ли дана отмашка – отмечать? Возникло некоторое оживление, наперебой стали высказываться, да так, что уши вянули: надо ли копаться в таком прошлом, что патриотичное мы в нем найдем? Почему обязательно патриотичное, неужто в истории Славишии не было темных пятен… Еще какие были, не пятна – полотна целые, но научены из прошлого выколупливать, как семечки из подсолнуха, только возвеличивающее государство, а чего это стоило народу, сколько крови пролилось, это побоку, никого не интересует, а кого интересует, тому право голоса не дают. И модератор поддержал: в прошлом всякое случалось, хорошее и плохое, история как мясной паштет, лучше не вглядываться, как его приготавливают. Амбивалентное отношение наиболее правильное, ибо разжигание страстей по поводу событий столетней давности ни к чему хорошему привести не может.