Приближался тот июльский вечер, который я упомянул. Маячила расплата. Володя познакомил со своим начальником, и вдвоем на той самой конспиративной квартире они посвятили меня в свой план. По имеющимся данным, Глеб-таки переслал рукописи на Запад, мы не знаем, какие, можем лишь догадываться, взять с поличным не удалось, однако нам эта история надоела. Судить его пока не за что, громкий процесс устроить невозможно, ибо еще ничего из крамолы не опубликовано, но предупредить обязаны, жестким образом. Вы, Ярослав, пригласите друга поужинать в хороший дорогой ресторан – якобы отметить гонорары с выставки – крепко выпьете, а дальше вы в отключке, ничего не помните, а его, пьяного, мы спровоцируем на драку и посадим на пятнадцать суток за нарушение общественного порядка. Он умный, все поймет, а не поймет, мы его прижмем по-настоящему. Вот такой план.
Я был в ужасе.
Дружба наша, впрочем, шла на убыль, Глеб бывал в мастерской все реже, видать, появились иные интересы, знакомства, более нужные, полезные, его по-прежнему мало печатали, он меньше переживал по этому поводу, нежели прежде. Но к плану гэбэшников по поводу Глеба наши меняющиеся отношения никак не относились. Едва я представлял, что требуется совершить, меня охватывала паника. Судорожно искал выход из западни, в которую сам себя загнал, и не находил.
Тогда, Лёнечка, я многого не понимал. Разумение пришло с некоторым опозданием: чем человек выше стоит на общественной лестнице, тем больше шансов уцелеть в столкновении с Лубянкой. Чем ниже – тем он уязвимее. Судьбу известной, общественно значимой личности решают генералы, им есть что терять, поэтому взвешивают “за” и “против”, не рубят с плеча, думают о возможной реакции Запада – касается и судебных процессов, и высылки, лишения гражданства и прочего. А судьба не бог весть какой важной птицы типа Глеба в руках капитанов и майоров, те жаждут продвинуться по службе, получить награды, премии. Володя и его начальник – мелкие сошки, им серьезные дела не поручают, а отличиться охота, вот и придумывают операции типа той, что предстояло исполнить с моим участием.
Во всяком случае, так происходило в ту пору – на моей памяти убийство хулиганами в подъезде диссидента-поэта и переводчика Батырёва было, пожалуй, единственным. Сажали некоторых в тюрьмы, высылали из страны, лишали гражданства – это было, да, но сотнями не избивали митингующих активистов, не уничтожали известных оппозиционеров у стен Кремля, не травили журналистов, беглых олигархов и просто противников режима химией внутри и вовне страны, не вешали на галстуках, не сажали за посты и репосты в интернете, не мстили жестоко, садистски. Это уже достояние двухтысячных, когда вся власть, вся, без остатка, в руках Организации, когда она никому не подотчетна, кроме Самого, никого не боится, страшна и всесильна.
Дед издал странный звук, похожий на всхлип.
…На поход в кабак Глеб согласился легко, выпить был не дурак, назначили ближайший пятничный вечер, по указке Володи я пригласил его в ресторан в центре города, он так и назывался – Центральный. Мне выдали солидную сумму. И потекли мучительные дни, точнее, часы ожидания.
– Дед, ты же мог его предупредить, намекнуть, чтобы отказался от пьянки! – Лео едва не прокричал. Его бил колотун.
– Я думал об этом. Но как отговорить? Пришлось бы раскрыться, а это было бы ужасно. Позвонить от имени анонима, женщины, например? Телефон Глеба наверняка прослушивался, я бы выдал себя с головой. И я решил написать записку и лично передать Глебу. Объясню потом, что случайно узнал о грозящей беде, или что-нибудь в таком духе, главное – предупредить. И я вечером в четверг отправился к Глебу, предварительно выяснив, что он будет дома.
Заходить в квартиру не решился. Телефонный звонок: “Выйди во двор по срочному делу” исключался. Была не была – найду какого-нибудь пацана и за трешку попрошу отнести записку в квартиру номер…
Везде мерещилась слежка. Фланируя во дворе, я присматривался к мальчишкам, а заодно и девчонкам, решая, кому можно доверить передачу записки, и вдруг увидел Володю, сидевшего на лавочке возле подъезда Глеба. Меня шатнуло, я мигом развернулся и двинулся наискосок, через детскую площадку с песочницей и качелями, подальше от дома. Отойдя метров на пятьдесят, обернулся. Зрение у меня тогда было орлиное, я нацелил глазные окуляры на злополучную лавочку и никакого Володи не обнаружил. Померещилось или мой куратор дежурил там? До сих пор не могу ответить, не знаю.
Решительность вытекала из меня, как вода из неисправного крана, и я двинулся в направлении метро…