«Эти люди, несомненно, были дурными, — пишет он, — но если сравнить их с катарскими еретиками, они были куда менее испорченными. В самом деле, во многих вопросах они были с нами согласны, а в других расходились. Их заблуждение относилось главным образом к четырем положениям: они должны были, подобно апостолам, носить сандалии, говорили, что ни в каком случае нельзя ни давать клятвы, ни убивать, и утверждали, что любой из них может, в случае необходимости и при условии, что носит сандалии, совершать таинство евхаристии, даже если этот человек не был священнослужителем и не был рукоположен епископом».
(АИ, там же)Вальденсы подвергались гонениям со стороны Рима, в 1487 году против них был начат крестовый поход, но им удалось уцелеть и найти приют в альпийских деревнях Пьемонта, Савойи и Люберона. Когда их снова начали преследовать в XVII веке (при Людовике XIV), они примкнули к кальвинистской реформированной Церкви. Уточним, что вальденсы не имели никакого отношения к катарам: в частности, они никогда не поддерживали никаких манихейских теорий.
3 ОТНОШЕНИЕ РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ К КАТАРСКОЙ ЕРЕСИ (1049-1209)
Учение катарской Церкви, обосновавшейся и развивавшейся с начала нового тысячелетия на юге Франции, не несло в себе прямой угрозы ни официальному религиозному порядку (установленному римско-католической Церковью), ни общественному порядку, ни политическому строю, ни социальному строю. Конечно, в своих проповедях катары выступали против многих догматов католицизма, однако ни на какие ортодоксальные установления они не посягали даже на словах, проповедуя, и уж тем более не совершали никаких насильственных действий. Кроме того, их Церковь укоренилась во владениях, сюзерен которых, Раймонд V, граф Тулузский, правивший с 1148 по 1194 год, более всего занят был своими распрями с английским королем Генрихом II, требовавшим отдать ему его земли от имени его супруги Алиеноры (или Элеоноры) Аквитанской; что же касается его преемника, его сына Раймонда VI (правил с 1195 по 1222 год), более терпимого к учению катаров, как мы уже говорили выше, то он, несмотря на то что сохранил католическую веру, заботился главным образом о том, чтобы помешать своему дальнему родичу Филиппу Августу (королю Франции с 1180 по 1223 год) распространять свое могущество. В конечном счете катарская Церковь никому не мешала, кроме римско-католической Церкви: она наносила ущерб ее иерархии, ее традициям, посягала на ее мистическую и воспитательную роль, а также, и более всего, на самые священные ее положения, заявляя, что католический Иисус не был настоящим Иисусом, что римско-католическая Церковь — Церковь Дьявола, что кресты на кладбищах только на то и годны, чтобы служить насестами голубям или воронам, и что облатка в ходе таинства причастия не претворялась в тело Христово.
Фактически ересь катаров ставила под угрозу великое духовное и просветительское творение, которое апостольская Церковь строила веками после разрушения рационалистической и индивидуалистической греко-римской цивилизации. Церковь усеяла западный мир часовнями и соборами, она открывала школы, устраивала приюты и больницы, чтобы лечить и пригревать многочисленных бедняков, возрождала искусства и науки, основанные прежде язычниками, насаждала в умах новый порядок ценностей, при котором к людям следовало относиться с уважением как к творениям Божиим и главной заповедью была заповедь: «Любите друг друга»[47]. Кроме того, она освятила власть королей и прочих правителей. А стало быть, неизбежным и даже закономерным было то, что католическая Церковь возмущалась «нападками» и «посягательствами» со стороны этих еретиков, которые были, в некотором роде, ее чадами, поскольку именно она внушила им ту систему ценностей — чистота, милосердие, прощение, любовь к ближнему, — во имя которой сражались катары.
Не менее естественным было и то, что епископы, монахи и католическое духовенство в целом стремились защитить свое творение, как вполне естественным представляется в наши дни, что аналогичные международные организации защищают во всем мире основные права современного человека, если потребуется — с применением силы. И Церковь обладала оружием, необходимым для того, чтобы это делать: она располагала судебной инстанцией, к сожалению, столь же безжалостной, а порой и столь же скорой на расправу, сколь и соответствующие мирские общественные учреждения, которые в те времена приговаривали мелких воришек к повешению, а отцеубийц — к сожжению. Тем не менее в случае, когда речь шла о ереси, у Церкви было в запасе и другое, собственное средство воздействия помимо телесных наказаний (заключения, пыток или смертной казни): устрашение, самой слабой степенью которого были наставления миссионеров, старавшихся отвратить христиан от ереси, а высшей мерой — угроза отлучения от церкви, влекущего за собой осуждение грешника на вечные муки.