Ненавижу бабников.
Ненавижу этого дурацкого Марка. Хоть бы вообще никогда больше его не встретить.
Глава 4
— Спасибо за покупку, заходите ещё! — я заулыбалась, провожая покупателя.
Тот, вихрастый парень лет двадцати с чем-то, тоже улыбнувшись, слегка смущённо помахал и вышел.
Кузьмич, словно только этого и ждал, тут же появился из своей подсобки и, набычившись, зашагал ко мне. Ну что опять ему надо?
— Я тебе в чём сказал вчера приходить? — он навис надо мной. — В юбке. А это что?
Потная жирная ручища ущипнула меня за обтянутое чёрными джинсами бедро. Не больно, но противно. Я хотела было ударить по ней, но рука сразу же убралась.
Кузьмич, козёл старый, и правда говорил так вчера. Естественно, я и не подумала подчиниться.
Во-первых, юбок у меня почти не было, только парочка самых любимых. Хорошо ещё, пару дней назад мне, в компании Мимозы и её Славика, удалось вынести из дома самые нужные вещи. Маман мы не застали, повезло, обошлось без скандала — а вот отчим оказался дома. Но против Славиковой полторы сажени в плечах и слова не вымолвил, запёрся на кухне и сидел там тихо, как мышь. Но, в общем, на данный момент у меня были определённые жилищные проблемы, и много унести всё равно не вышло. Самые необходимые вещи я отвезла к Ваньке, остальное, включая летний и зимний гардеробы, отдала Мимозе на хранение.
Мать потом звонила и требовала, чтобы я вернула вещи. Дескать, я её обокрала. Сказала, что сменила ключи, так что больше вынести у меня ничего не получится. Даже сейчас, вспоминая об этом, я почувствовала, как похолодела слюна во рту, свело скулы. Почему у некоторых нормальные матери, а у некоторых — вот такое вот?
Во-вторых, Кузьмича я не послушалась ещё и потому, что холодно пока в юбках ходить, хоть и конец апреля. В салоне двери постоянно нараспашку, не погреешься. Он сам-то сидит у себя в подсобке с включённым обогревателем, потеет, а мы тут мёрзнем. Ну а в-третьих — я ему что, грид-гёрл[3]? Я своими ногами ему должна прибыль поднимать?
Нет, ну летом-то столько угодно, я и в купальнике могу показаться — но это должно быть моё собственное желание, а не дурацкий приказ сверху.
— Если завтра придёшь не в юбке, уволю на хрен. Поняла?
Грудь словно свинцом залили. Я с ненавистью взглянула на потное лицо. Пусть только попробует уволить, позвоню Зубченко и всё ему выскажу. Хотя я и так уже устала высказывать, а он только и знает, что твердить: «Да, в курсе, разберусь».
Тут за окнами салона мелькнул смутно знакомый силуэт, и я на миг отвлеклась от Кузьмича с его проповедью. Сердце почему-то подпрыгнуло.
В следующую секунду в салон зашёл Марк. Улыбочка на губах совершенно не наша, вся такая американско-дружелюбная, так бы и дала по роже.
Припёрся всё-таки. Что ему надо? Деталей для «дукати» у нас точно нету.
Тут он наткнулся взглядом на меня — и улыбка сползла с лица. Марк вытаращил глаза. Я не выдержала и усмехнулась.
Кузьмич обернулся, потом, похоже, решив, что это обычный зевака из тех, кто только смотрит и спрашивает, но никогда не покупает, снова посмотрел на меня:
— На фига ты мне сдалась тут, ничего не делаешь, только и знаешь, что глазки строить, безрукая идиотка! Думаешь, Зуб за тебя заступится? Да он таких, как ты, сотнями под откос пускает!
Марк отошёл к стеллажу, стал рассматривать товар. Блин, как же неприятно, что Кузьмич меня песочит при нём. Аж щёки загорелись от стыда и злости. Чего доброго, поверит, что я реально такая.
— Я тут побольше, чем вы, делаю вообще-то, — не сдержалась я. — Уж точно не дрыхну целыми днями в подсобке.
Марк обернулся. Расплылся в ехидной улыбке, гадина.
Кузьмич мгновенно рассвирепел:
— Ах ты шваль подзаборная, ты ещё тявкать на меня будешь! Да я тебя прямо сейчас отсюда выкину! — он попытался было схватить меня за плечи и тряхануть, но я, как угорь из рук рыбака, выскользнула из его лап и отпрыгнула в сторону.
Кузьмич попёр на меня, я отбежала за мотоцикл, хотела было закричать. Тут Марк качнулся от стеллажа вбок, как-то мягко и ласково поймал Кузьмича за руку и заломил, заставив взреветь от боли.
Не дожидаясь, пока он начнёт сыпать матом, негромко предупредил:
— Ещё раз тронешь её — и вылетишь отсюда ты.
Отпустил его — Кузьмич, ошеломлённый, ничего не понимающий, развернулся и набычился.
Марк сунул ему прямоугольник своей визитки. Взгляд у него был ледяной, у меня аж мурашки по коже пошли.