— Ты только потише, — остановил его Хайн. — Вдруг услышит эта крыса Шмидт.
— А черт с ним! Нет, Хайн, вот попомни мои слова, придется отвечать всем. Русские не дураки. Вы что, мол, все сплошь были идиотами, превознося фюрера и, словно толпа набитых дураков, по одному его слову нападая то на одну, то на другую страну? Что он, опиумом вас накачивал? Или ваши генералы не знали, на что шли? Или они не приказывали убивать женщин и детей?
— Ну-ну, — прервал Хайн разглагольствования Эберта. — Не говори вздора. Никто их не убивает.
— Дур-рак ты! — Эберт гневно засопел. — Черт знает чем начинена твоя башка. Уж мне ли не знать? Я веду переговоры не только с полками, но и с зондеркомандами и прочими соединениями, а их дело, олух, одно: резать всех подряд и брать все, что плохо лежит.
— Русские знают об этих командах? — осведомился Хайн.
— Еще бы. Они объявили список военных преступников.
— Неужели им известны все, кто обижал русских? — Хайн затрясся при мысли, что и его имя внесено в тот список и ему придется отвечать за украденного гуся. Он проклинал себя за шалую мысль сделать шефу подарок к Новому году.
— Все до одного, — глубокомысленно сказал Эберт. — Вот такие-то дела, Хайн. Конечно, кое-кому из генералов головы не снести, попадись они русским. Но у них есть один козырь. Скажут, что мы, мол, действительно были похожи на слепых котят и во всем виноват фюрер. Нам с тобой так не ответить. Фюрер фюрером, а штыком, скажут, ты работал, и гранаты метал, и дома сжигал…
— Ох, плохо нам будет! — прошептал перепуганный Хайн.
— Тебе-то не так плохо! Командующего они, может быть, и не повесят. Ты держись за него, что бы ни случилось. Ни шагу не отходи, брат Хайн, иначе будет худо. Жить тебе в бараке, кормить вшей. Генералам в бараках не жить. Кроме того, им по конвенции положен вестовой. Уж я-то знаю.
— Спасибо, Эберт, — взволнованно сказал Хайн. — Ты дал мне хороший совет. Ты добрый малый, толстячок! При случае я замолвлю за тебя словечко перед командующим. Возьми пачку сигарет. О, господи, и понесло же нас в Россию! — закончил Хайн.
— Да уж! Генералам что, а нам кормить земляных червей или клопов, в лучшем случае.
Шмидт вышел из приемной и сердито сказал:
— Что за болтовня? Хайн, позвать к командующему генерала Роске! А ты чего, толстопузый дурак, околачиваешься в коридоре? — накинулся он на Эберта. — Дел нет в штабе? Марш на место!
Когда Хайн, выполнив поручение, вернулся в комнату командующего, Шмидт спросил его:
— О чем ты болтал с этой толстой свиньей, Хайн?
— Да так, разные глупые суждения, господин генерал-лейтенант. Что с нас взять? Два несмышленых гусенка.
Генерал-полковник улыбнулся впервые за весь день.
Пришел генерал Роске, молодой низкорослый человек с небритой щетиной на узком лице.
— Займемся делами. — Паулюс подсел к столу.
Часа два они работали, вызывая связных, отдавая приказы, перемещая полки и батальоны, намечая операции на следующий день и планируя будущие.
— Все, — сказал генерал-полковник и положил карандаш на стол. — Вы не нужны мне больше, господа.
— Хайль Гитлер! — скороговоркой пробормотал Роске.
Генерал-полковник не ответил.
Шмидт вышел, решив, что пришла пора отправить предостерегающий донос — нравственность командующего шаткая, психология опасная.
Шифровкой он слово в слово сообщил фюреру слова генерал-полковника и Адама — тоже.
ВОЛКИ И ЛИС
Гитлер, как взбесившийся пес, сорвавшийся с цепи, метался по кабинету в ставке Восточного фронта, размахивая телеграммой, и рычал.
— Вы читали радиограмму от командующего окруженной армии?! — выкрикнул он вошедшему Кейтелю.
Длинновязый Кейтель, в мундире с фельдмаршальскими знаками и орденами, вскинул монокль, вытянул старческую шею и прочитал то, что было написано на клочке бумаги, которую Гитлер дрожащими руками совал в нос фельдмаршалу.
— Это же бог знает что! — кипел фюрер. — Вы только послушайте, Цейтцлер, что он пишет. «Силы армии иссякают. Я не могу нести ответственность за дальнейшее…» Что это такое, а? Что это такое? — Теперь фюрер совал бумагу в нос Цейтцлеру. — Пошлите кого-нибудь в армию, пусть сдерут погоны с этого мятежника! — бушевал Гитлер.
Цейтцлер был моложе этих двух, один из которых играл роль Бонапарта, другой — маршала Даву. Первый, чтобы хоть чем-нибудь походить на императора французов, причесывался так, чтобы клок волос падал на лоб. Он видел некое предопределение судьбы в том, что оба они начинали свой путь почти одинаково: Бонапарт — капралом, этот — ефрейтором.