— Паровозы есть, только наши люди выводят их из строя, Лев Давидович…
— Прекрасно, прекрасно! И пусть еще портят пути, разбирают рельсы. Казаков нельзя допустить в Петроград.
4
Позже, в вышедшей в Берлине в 1933 году книге «Октябрьская революция», Троцкий вспоминал: «Железнодорожники станции Луга, куда прибыл Крымов, упорно отказывались двигать воинские поезда, ссылаясь на отсутствие паровозов. Казачьи эшелоны оказались сейчас же окружены вооруженными солдатами из состава двадцатитысячного лужского гарнизона. Военного столкновения не было, но было нечто более опасное: соприкосновение, общение, взаимопроникновение. Лужский Совет успел отпечатать правительственное объявление об увольнении Корнилова, и этот документ широко распространялся теперь по эшелонам. Офицеры уговаривали казаков не верить агитаторам. Но самая необходимость уговаривать была зловещим предзнаменованием.
По получении приказа Корнилова двигаться вперед, Крымов под штыками потребовал, чтобы паровозы были готовы через полчаса. Угроза как будто подействовала: паровозы, хотя и с новыми проволочками, были поданы; но двигаться все-таки нельзя было, ибо путь впереди был испорчен и загроможден на добрые сутки. Спасаясь от разлагающей пропаганды, Крымов отвел 28- го вечером свои войска на несколько верст от Луги. Но агитаторы сейчас же проникли и в деревни: это были солдаты, рабочие, железнодорожники, — от них спасенья не было, они проникали всюду. Казаки стали даже собираться на митинги. Штурмуемый пропагандой и проклиная свою беспомощность, Крымов тщетно дожидался Багратиона: железнодорожники задерживали эшелоны дикой дивизии, которым тоже предстояло в ближайшие часы подвергнуться моральной атаке.
Как ни безвольна, даже труслива была соглашательская демократия сама по себе, но те массовые силы, на которые она снова полуоперлась в борьбе против Корнилова, открывали перед нею неисчерпаемые источники действия. Эсеры и меньшевики видели свою задачу не в том, чтоб победить Корнилова в открытом бою, а в том, чтоб привлечь их (войска. — В. Л.) на свою сторону. Это было правильно. Против «соглашательства» по этой линии не возражали, разумеется, и большевики: наоборот, это ведь и был их основной метод; большевики требовали лишь, чтоб за агитаторами и парламентерами стояли наготове вооруженные рабочие и солдаты. Для морального воздействия на корниловские части сразу открылся неограниченный выбор средств и путей. Так, навстречу дикой дивизии послана была мусульманская делегация, в состав которой были включены немедленно обнаружившиеся туземные авторитеты, начиная с внука знаменитого Шамиля, геройски защищавшего Кавказ от царизма. Арестовать делегацию горцы не позволили своим офицерам: это противоречило вековым обычаям гостеприимства. Переговоры открылись и сразу стали началом конца. Корниловские командиры, в объяснение всего похода, ссылались на начавшиеся в Петербурге бунты немецких агентов. Делегаты же, прибывавшие непосредственно из столицы, не только опровергали факт бунта, но и с документами в руках доказывали, что Крымов — мятежник и ведет войска против правительства. Что могли на это возразить офицеры Крымова?!»
Прием старый, когда интриганы переворачивают факты с ног на голову… Защитники отечества были названы «мятежниками». А куда в политике без шулерства денешься?
* * *
И все же эта разлагающая сила, направляемая соратниками Троцкого, разбилась бы о твердость казаков, если бы… Если бы 29 августа генерал Крымов не получил специальную телеграмму:
«В Петрограде полное спокойствие. Никаких выступлений не ожидается. Надобности в вашем корпусе никакой. Керенский».
Это был приказ. И приказ преступный. Как и последовавшее позже запрещение: «Троцкого ни в коем случае не арестовывать». Но вернемся к августовским событиям.
5
Как убийцы превозносятся своей наглостью и жестокостью, так лишенный нравственных оснований Троцкий спустя годы похвалялся: железнодорожники-де плясали под большевистскую дудку, загоняли эшелоны с казаками черт-те знает куда!
«Полки попадали не в свои дивизии, артиллерии загонялись в тупики, штабы теряли связь со своими частями. На всех крупных станциях были свои советы, железнодорожные и военные комитеты. Телеграфисты держали их в курсе всех событий, всех передвижений, всех изменений. Те же телеграфисты задерживали приказы Корнилова. Сведения, неблагоприятные для корниловцев, немедленно размножались, передавались, расклеивались. Машинист, стрелочник, смазчик становились агитаторами. В этой атмосфере продвигались или, еще хуже, стояли на месте корниловские эшелоны. Командный состав, скоро почувствовавший безнадежность положения, явно не спешил вперед и своей пассивностью облегчал работу контрзаговорщиков транспорта. Части армии Крымова таким образом были разметаны по станциям, разъездам и тупикам восьми железных дорог. Прослеживая по карте судьбу корниловских эшелонов, можно вынести впечатление, будто заговорщики играли на железнодорожной сети в жмурки».