— Какой вандализм! Какое преступление! Я не могу выносить этого…
И с рыданиями бросился вон из зала.
Тогда же газеты опубликовали его письмо, в котором он заявил о выходе в отставку:
«Я только что услышал от очевидцев то, что произошло в Москве.
Собор Василия Блаженного, Успенский собор разрушаются. Кремль, где собраны сейчас все важнейшие художественные сокровища Петрограда и Москвы, бомбардируется.
Жертв тысячи.
Борьба ожесточается до звериной злобы.
Что еще будет? Куда идти дальше?
Вынести этого я не могу. Моя мера переполнена. Остановить этот ужас я бессилен.
Работать под гнетом этих мыслей, сводящих с ума, нельзя.
Вот почему я выхожу в отставку из Совета Нар. Комиссаров.
Я сознаю всю тяжесть этого решения, но я не могу больше».
Впрочем, пройдет совсем немного времени, и красный комиссар остудит свой гнев. Он найдет какие-то оправдания действиям своих товарищей по партии и бодро замарширует к сияющим вершинам коммунизма.
6
— Какое бесстыдство, — восхвалять «социалистическую революцию», которая якобы принесла «счастье трудящимся»! — возмущался Бунин.
Он мрачно курил, часами сидя в глубоком кресле, почти не выходил из дома, почти никого не видел и вот теперь нервно комкал в руках горьковскую «Новую жизнь».
Вера Николаевна молча слушала, иногда вздыхая, и бережно вытирала влажной тряпкой сухие шуршащие листья пальм, стоявших в громадных приземистых кадушках.
— Что было? — продолжал Иван Алексеевич, стряхнув пепел под пальму. — Было могущественное Российское государство. И могущество это создавалось трудами многих и многих поколений. Чтили Бога, уважали прошлое. Материальное изобилие было исключительным, какое не снилось ни Англии, ни Германии, ни Карлу Марксу с Фридрихом Энгельсом.
Кучка авантюристов, называющих себя политиками, свергла монархию, которая уже не столько правила, сколько была традицией и символом государства Российского, стержнем, на котором это государство держалось.
А что дали взамен? Убогое правительство Керенского, которое постоянно демонстрировало свою беспомощность, не в состоянии было предотвратить антиконституционный захват власти большевиками, вскормленными на германские деньги.
И вот теперь под интернациональные лозунги (но вовсе не российские!) идет разгром и разграбление всего нашего государственного дома, неслыханное братоубийство. И кошмар этот тем ужаснее, что он всячески прославляется, возводится в перл создания…
Вера Николаевна поставила на журнальный столик чашечку:
— Ян, выпей кофе…
Бунин, не замечая жены, порывисто встал. Он начал привычно, наискось расхаживать по комнате — от рояля к угловому окну. Вдруг остановился и, словно открывая для себя что-то новое, с изумлением произнес:
— Ведь в революциях совершенно не было нужды!
Вера Николаевна, осмелившись, вставила:
— Для России — не было…
— Вот именно — для России! Да, были в нашей жизни неполадки, но государство, несмотря на недостатки, цвело, росло, со сказочной быстротой развивалось и видоизменялось во всех отношениях.
Бунин подошел к столику, отпил уже начавший остывать кофе, спросил рюмку коньяку.
— Когда-то меня поразили своей точностью слова Ключевского. Он сказал, что конец Русскому государству будет тогда, когда разрушатся наши нравственные основы, когда померкнут лампады над гробницей Сергия Преподобного, закроются врата Его Лавры.
Я с ужасом вижу: жуткое пророчество ныне сбывается. Что такое— бить из пушек по святым стенам Кремля? Это и есть — загасить лампады отеческого духа, сознания себя великой нацией. Этот разгром старинных церквей — крест на могилу русской государственности.
И кто совершил это неслыханное со времен Орды злодеяние? Кучка негодяев, среди главарей которых русских почти не найти. Впрочем, когда народ одумается, осознает всю преступность свершившегося, тогда и этим жалким отщепенцам будет отказано в праве называться русскими. Но сейчас миллионы людей стерпели, старухи плачут, мужики бранятся, интеллигенция скорбит: «разрушены кремлевские святыни!..» Но что мешает этим миллионам растереть в порошок кучку негодяев-разорителей?
— Ты же знаешь, что большинство ничего не доказывает!
— Да, еще Герцен говорил, что десяток конвойных этапируют в Сибирь несколько тысяч колодников. Вот я и скорблю, что кучка вооруженных разбойников из нас, свободных россиян, сделала колодников!