— Что же это такое? Большевики войну с собственным народом ведут? Такой жестокости еще не знала мировая цивилизация.
Бунин огорченно сказал:
— Сегодняшний день меня потряс. На моих глазах убили немолодого, заслуженного офицера. Теперь в безоружных людей стреляют. Ощущение такое, что какие-то политические преступники стравливают русских людей.
— Какие это преступники, мы отлично знаем, — вставила слово супруга Зайцева — Вера Николаевна.
— Что же последует дальше? — задумчиво произнес Бунин. — Боюсь, что ничего хорошего мы уже не дождемся.
* * *
Москва была поражена случившимся. Газета «Наше время» сообщала: «На Страстной площади расстрелян несший знамя молодой человек и несколько манифестантов. Здесь же гражданин Борухин ранен в грудь навылет.
На Театральной площади, у театра «Модерн», залпом из винтовок обстреляна манифестация печатников, направлявшаяся к памятнику первопечатнику Ивану Федорову. Несколько человек манифестантов убито и ранено.
На Неглинном проезде обстреляна манифестация торгово-промышленных служащих. Несколько человек ранено, несколько убито. В числе раненых оказалась девушка-знаменосец, несшая плакат «Да здравствует демократическая республика!».
На Каланчевской площади и в других местах манифестации расстреливались красногвардейцами, разъезжавшими на грузовых автомобилях.
В Замоскворечье расстреливались манифестации так же, как и в других местах. Усиленная стрельба была на Сухаревской площади, Сретенке, на Елоховской площади и Немецкой улице».
Бурлили страсти в Моссовете. Мнение фракции меньшевиков, гневно потрясая кулаками, изложил делегат Кипень:
Демонстрация 5 января подвергалась самому дикому расстрелу, хотя жертвами падали не какие-нибудь «буржуи», а рабочие, представители подлинной демократии, и социалисты. Это показывает, что партия власти, большевики, боялась участия в демонстрациях именно рабочих. Большевики знают, что в рабочих массах происходит перелом настроения, и потому, чтобы предупредить выход рабочих на улицу, были пущены все средства. Заводские комитеты ряда предприятий угрожали увольнением всем, кто пойдет на демонстрацию. Красногвардейцы на некоторых фабриках силой не выпускали рабочих на демонстрацию, отбирая знамена. В ряде случаев в манифестантов стреляли без предупреждения, в упор, хотя последние были безоружны. Манифестанты шли с лозунгом «Да здравствует Учредительное собрание!».
НАМЫЛЕННЫЙ ШНУРОК
1
В пятницу, 5 января 1918 года, в Петрограде денек выдался так себе: серенький, тихонький, ни солнца, ни света. Тяжелое свинцовое небо совсем прижалось к земле. Настроение у обывателей сонное и тоже тяжелое, словно подавленное нелегкими предчувствиями.
В 10 утра большинство фракций, представленных в Учредительном собрании, собрались в какой-то продымленной чайной. Теснота невообразимая. Начали перекличку, кто-то пытается шутить, но кислое настроение не проходит.
Важный господин генеральского вида, в хорошем драповом пальто с бобровым воротником, напоминает:
— Господа, не забудьте взять розетки!
Укрепляют в петлицы розетки, сшитые из розового шелка. Секретарь раздает пропуска. Депутаты внимательно рассматривают билеты кроваво-красного цвета. Внизу подпись: «Комиссар над Комиссией по выборам в Учред. собр. М. Урицкий».
Моисею Соломоновичу Урицкому, мещанину города Черкасс, комиссионеру по продаже леса, Охранное отделение Москвы дало в свое время нелестную характеристику: «Не производит впечатления серьезного человека».
Иначе думали вожди Октября — Ленин, Троцкий и Зиновьев.
Они поставили Урицкого на весьма серьезный пост — начальником Петроградской ВЧК.
Теперь комиссионер по продаже теса и бревен бесконтрольно распоряжался свободой и жизнью нескольких миллионов людей, отнесенных к Северной коммуне.
Жить ему оставалось недолго. 17 августа 1918 года выстрел восторженного и честного юноши-поэта Леонида Каннегисера оборвет жизнь этого высокопоставленного палача.
Впрочем, известный романист Марк Алданов, по горячим следам описавший это покушение, отмечал: «Мне говорили, что труды в Чрезвычайной комиссии под конец жизни стали тяготить Урицкого. Мне говорили, будто кровь лилась в Петербурге не всегда по его распоряжению и даже часто вопреки его воле. Он стремился к тому, чтобы упорядочить террор, но встречал будто бы сопротивление в Совете Народных Комиссаров и в разнузданной стихии «районов». В «районах» людей резали без формальностей, а ему хотелось, чтобы казнимые проходили через «входящие» и «исходящие»… Ссылки на вину «разнузданной стихии» хорошо нам известны из биографий почти всех исторических деятелей, купавшихся в крови по горло. Все они, разумеется, тяготились властью, «страдали» и все по природе были добры, от Ивана Грозного до Дзержинского и Ленина».