— Кто свежая голова? — сурово вопрошал Иван.
— Товарищ Дзядзько, — в тон ему отвечал Виталий.
Загатный склонялся над влажными полосами. Это было его творение, как выстроенное для битвы воинство. Далеко вперед выдвинулся разведывательный отряд первой полосы — красный угол. Чуть пониже большие черные буквы — копьеносцы трубили о сдаче хлеба колхозами района. Бодро ждал сражения авангард передовой. Пара клише из РАТАУ[3], мастерски заверстанная подборка «По району», репортаж у льномолотилки, интервью с трактористами — армия шла четкими шеренгами, и властная рука полководца Загатного простиралась над ней. Одно его слово — и тут же поменяют местами заметки, переберут заголовки, вынесут в шапки громкие строчки призывов. Воля полководца властна сломать строй и выстроить новый, лучше прежнего, а печатник Шульга размножит творение в трех тысячах экземпляров. Иван окинул взглядом заголовки — ему нравилось поднимать голову над полосой и холодно бросать ошалевшим за смену корректорам: «В заголовках хотя бы ошибок не пороли…»
Но в сегодняшнем номере ошибок не нашел. Может, потому, что мысли все настойчивее возвращались к тому, что ждет его завтра. Завтра он проснется свободным и целиком отдастся творчеству.
Искусство требует жертв. Банальные слова, но, к сожалению, в них много правды. Иван погрустнел.
— Один оттиск редактору.
Прошелся по притихшим кабинетам. Гуляйвитер не читая подмахнул номер и уже тыкал всем по очереди для пожатия свою белую кисть. Иван сунул руки под умывальник.
— Простите, у меня мокрые…
Застучала печатная машинка. Складывал в стол бумаги, пока не скрипнула дверь за Приськой. Уловил ее лукавый взгляд, а может, почудилось. Неужто догадываются? Потому и не хотел просить сигарет при свидетелях. Сразу подозрение, зачем ночью сигареты, курит он редко, когда волнуется. Можно было сказать — остаюсь работать. Но не поверят. Закрыл секретарскую, плащ на руку, так внушительнее. Шульга остановил машину, протянул Ивану Кирилловичу пачку «Примы».
— Благодарю.
Взял две, но от двери вернулся и попросил еще.
— На всякий случай. Хочу поработать сегодня.
В предыдущем разделе я как автор погорячился, признаю. Обычная ребячливость. Ничего такого я не думаю. Как все, так и я. Там, наверху, головы поумнее, не нашим ровня, они знают, что делают. Но иногда сам не свой становишься. Особенно в последнее время. Но не будем об этом…
Есть дела посерьезнее. Я должен сейчас поднять завесу перед финальной сценой одной психологически любопытной истории. Да боюсь, выйдет как-то ненатурально: сначала развязка, а потом сама история. Придется в нашем театре пока что погасить свет. Запаситесь терпением, история довольно длинная, хоть я и постараюсь рассказать ее как можно короче. Известное дело, писатель из меня никудышный — другой бы, маститый, ловкий писака, толстенный любовный роман сотворил о наших тереховских Ромео и Джульетте. Я же соображаю, как бы его побыстрее прокрутить. Что поделаешь, не выношу лирики. Может, с молодых лет, когда очерки пописывал, опротивела. Да и в нашей с супругой предсвадебной эпопее не встретите шибко сентиментальных страниц. Ну признавались, целовались, я даже несколько стихов родил — кто не поэт в такое время? — скромненько поженились.
Начну с одной идиллической картины. Сижу я как-то на веранде у супругов Борисенко. Закатное солнце красит за окном корпуса машиноремонтной станции — директором там наш бывший старый тереховский холостяк Иван Иванович. Людмила Леопольдовна — поняли наконец?! — вносит чайник. На столе хлебница, масло, свежее вишневое варенье и графинчик домашнего вина. Мы с Людой пируем. За стеной гудит телевизор — директор станции смотрит третью серию польского детектива. С тех пор как я пишу про Ивана, я часто бываю здесь проездом из города — то совещание, то в бибколлектор вызывают. Борисенки живут в рабочем поселке, что у киевской трассы. Отсюда начинается мощеная дорога на Тереховку. Наш дружеский разговор изредка прерывают две девочки, соскучившиеся по маме. Прибегают с улицы, тыкаются ей в колени и снова спешат в таинство своей вечерней беготни. Люда пополнела, но все еще привлекательна. Красота ее зрелая, устоявшаяся. Долго не работала: дом, теперь заведует поселковой библиотекой, агрономия — слишком хлопотно для матери двух шустрых девчушек.