Продолжения повести в дневнике не было. Верно, дальше этих строк повесть не пошла. Зато, перевернув несколько страниц, я нашел начало новой повести молодого Ярослава Петруни: «Я иду в жизнь»:
«Невысокому худощавому парнишке сегодня исполнилось восемнадцать. Тонкой кудрявой березке не меньше, но она деловито шепчется о чем-то с ветром и делает вид, что за важными сердечными делами ей не до парня. Юрко обижается, ложится на спину в густую траву. Небо глубокое, пустое, лишь на горизонте, словно яхты в море, застыли белоснежные облака. И друзья и надежды оставили Юрка. Лишь поэзия не изменила ему. И слово к слову рождается в сердце: «Мелькают, уходят в вагонном окне то степь, то зеленый лесок, мы мчимся вперед, и все кажется мне, что мимо летят не столбы… не столбы… а дней неудержный поток…»
А ветер все крепчал, тревожно гудел сосновый лес. Из-за горизонта сизым крылом надвигалась туча. Через мгновение по глади неширокой речки запрыгали первые дождевые капли. Юрко разделся и прыгнул с берега в воду. Он любил купаться в грозу. Рассекая вспученные ветром волны, плыл все дальше и дальше от берега. Вода приятно холодила разогретое на солнце тело. Юноша повернулся на спину, жадно ловил губами капли дождя. Слепящая белая пить, на миг соединившая две тучи, лопнула с оглушительным треском. Юрко чувствовал, как сердце полнится молодой силой, отвагой. И он крикнул во весь голос, перекрывая грохот грома и стон соснового леса: «Эй, ветер, выходи на поединок! Волны, остановитесь, громы, замолкните! Я иду в жизнь!..»
Ознакомление с процитированными образцами творчества раннего Петруни было для меня как для следователя очень полезным. Пускай стилистически еще несовершенные, отмеченные подражанием литературные упражнения молодого тереховского газетчика свидетельствовали и о самом авторе. Таким я и представлял его себе — романтиком, самоуверенным и эгоцентричным, но способным и на благородные поступки. И чем больше вчитывался я в страницы дневника, тем понятнее становились метания нынешнего Ярослава Петруни. Детектив души. Есть такой жанр? Если нет, я ввожу его в литературу.
«Сегодня в республиканской газете — моя статья, критическая, о работе одного тереховского учреждения. Шум-гам будет большой. Уже приближается…
…Тучи над моей головой сгущаются.
Сегодня был в Копачеве и в мастерских ремонтно-технической станции. Встретил прекрасных, замечательных людей — в особенности копачевская трактористка. Почувствовал себя духовно богаче. Словно на чистый воздух выскочил из душного помещения. Весь вечер писал очерк о трактористке. Писал увлеченно.
…Вчера ничего не писал. Профсоюзное собрание. Один вопрос — моральное лицо Ярослава Петруни, осмелившегося покритиковать Тереховский район. Обдумываю сюжет повести.
…Душно, душно в Тереховке! Прочь отсюда! Хоть на край света! Однако работаю с семи утра до полуночи, не теряю зря ни минуты. Читаю, пишу, готовлюсь к сессии.
…Вчера впервые увидел, как плакали люди, читая мой рассказ, напечатанный в районной газете. Библиотекарша, вытирая слезы, сказала: «Ну, Ярослав, будет из тебя журналист!» «Не журналист, а писатель», — подумал я. Сегодня — удивительный вечер. Первый снег. Кругом синё-синё. Хочется написать что-то такое волнующее, лирическое, чтобы прелесть и радость сегодняшнего вечера передалась людям. Кстати, сегодня в областной газете моя статья — отчет о районной профсоюзной конференции, с критическими выпадами. Коллеги, улавливающие настроение начальства, передали, будто бы в районном профсоюзном комитете спрашивали: «А кто такой Петруня, чтоб нас критиковать, какое у него на это право?» Снова все начнется сначала — собрание, персональное дело Петруни, воспитание, перевоспитание…»
Я спрятал дневник в свой «дипломат». Пусть никто не копается в душе Ярослава. Будущие биографы и без дневника придумают легенду о сельском хлопце, взлетевшем на литературный Парнас. Дневник будет мешать, на его страницах — слишком много боли. Я закурил и долго ходил по комнате из угла в угол, как и полагается следователю. Неправда, что все проходит, все забывается. След остается — на всю жизнь. Рубец. Человеческая душа — музей живых ран. И все они ноют, но есть защитные силы организма, оберегающие нас. Иначе бы мы платили жизнью за один миг прозрения. Рано или поздно, но такой миг наступает. Как вот сейчас у меня.