— Не увлекайся артисточками, любимый. Ты ведь знаешь, у тебя нет вкуса.
— Я буду советоваться с тобой, дорогая, по телефону.
— Звони, любимый. В этих вопросах законная жена — лучший советчик. Не забывай, что в твоем гареме я — старшая жена.
— Когда я вижу тебя в кафе с бородачом, мне тоже кажется, что живу в эпоху полигамии.
— Проси прощения, любимый.
Не отрывая головы от подушки, Ксеня вынула из-под одеяла руку. Изогнутая в кисти рука с длинными крашеными ногтями висела над постелью как вопросительный знак — на всю страницу. Школьное воспоминание о невыполненном домашнем задании. Ощущение вины. Ярослав поцеловал трижды — ладонь и каждый пальчик — отдельно.
— Прощаю, любимый…
Искусство писать. Искусство жить. Когда и сам уже не знаешь, где правда, а где — игра. Вышел на балкон, заросший виноградом, перегнулся через перила: машина стояла. С вечера оставил ее во дворе, чтобы не спешить спозаранку в гараж. Его черная «Волга» со счастливым номером. Первая его «Волга» была голубой. Тогда не приходилось выбирать — какая попалась. А в этот раз показал директору магазина красную книжечку: известный писатель хочет антрацитовую «Волгу»… Под цвет машины добыл вельветовый костюм. Костюм тоже требовал некоторых отклонений от правил общепринятой морали, зато какой вельвет! Японский. Белоснежная сорочка и американский галстук. Из антрацитовой «Волги» — в вельветовой паре. Хорошо, что он в свое время не отказался от «Волги». От той первой, голубой. Позвонили поздно вечером: есть «Волга», надо немедленно забирать. А у Ярослава был «Запорожец». Славная машинка, хоть и не престижная. Он полночи колебался — и не устоял перед искушением. И хорошо, что не устоял. Назанимал, правда, у кого только мог, пришлось потом много писать, и быстро писать, чтобы выкарабкаться из долгов, но разве он когда-нибудь боялся работы? Наоборот, заметил: пишется легче, когда поджимает с деньгами. Материальный стимул — что здесь плохого?! И усиливается самоконтроль — никаких недоразумений с издателями. Вроде автопилот включается. Пишешь профессионально, современно, остроумно и не переступаешь границы, за которой следует отстаивать написанное. Смешно в наше время кидаться на амбразуры, как некоторые из его коллег, и строить из себя верховных судей. Проблемы в обществе были и будут, пишет о них Ярослав Петруня или нет. Роль Дон Кихота не популярна. Литература ничего не решает. Разве что пощекотать скучающего обывателя — и на это класть свою — единственную! — жизнь?! Художественная книга — даже не фельетон, после которого в газете появляется для успокоения читателей «По следам наших выступлений». Книгу сегодня прочтут, завтра — забудут. Потому что на полках появятся новые печатные откровения. Каждые сутки в мире появляется около двух тысяч новых книг. В год — свыше семисот тысяч! И твоя книга всего лишь капля в этом бумажном море — наивно и смешно думать, что ты можешь что-то изменить. И брать на себя ответственность — смешно. Чувствовать себя обязанным. Перед кем? Он ни перед кем ни в чем не провинился. Живет, как живется. Как все. Зачем же от него требовать больше, чем от других? Он свое отгоревал. В детстве. Должна же быть в мире высшая справедливость. Каждому — по горсти горя, по две горсти — радостей. Теперь он везучий, теперь он — удачливый, потому что свою чашу горя выхлебал давно. Все прекрасно. Он едет на премьеру своей первой пьесы. Во Мрин, где его помнят мальчишкой в телогрейке. Теперь он приедет на собственной «Волге», в японском вельвете. По ступеням театра ему навстречу сбежит Маргарита. Вдвое моложе его. Удивительно похожая на Маргариту, с которой он учился в школе и которая его отвергла. Считай, что она передумала и теперь вернулась. Через два десятка лет. Он — победил. Он оседлал коня. Оседлал судьбу. С годами его женщины молодеют.
Все чудесно, все как и мечталось в сиротские детские годы.