— Граждане! Анархия, гражданская война, страшны на земле, но неизмеримо страшнее они под землей. У меня кровь стынет в жилах при мысли о возможных последствиях кровавой междоусобицы в этих подземельях. Несмотря на все техническое совершенство наших новых подземных обителей, это все же кротовые норы, и мы в них не больше чем кроты, слепые, лишенные солнечного света кроты. Граждане, если мы не хотим собственной гибели, гибели нашей культуры, будем всеми силами защищать внутренний мир и порядок! Потоки братской крови не улучшат нашего положения и только сделают нас в тысячу раз беднее и несчастнее. Там, где ничего нет, и революция теряет свои права. Я знаю, что существующий у нас порядок очень далек от идеала, что весь наш социальный строй нуждается в радикальном ремонте, и я, от имени правительства, призываю вас к дружной работе в этом направлении. То, чего мы не доделаем здесь, мы довершим там, на земле, куда, я твердо верю, мы рано или поздно все же выберемся. А пока что, пусть нашим лозунгом будет: «Долой анархию! Долой гражданскую войну!»
Раздались бурные аплодисменты, в которые резкой ноткой врезывался время от времени свист и крики: «Долой правительство! Да здравствует революция!»
Когда оратор, который полчаса тому назад вынужден был уступить место Стефену, снова взошел на трибуну и пытался разбить впечатление от его речи, толпа не хотела его слушать.
Часто после этого Стефен запросто появлялся на митингах, брал слово, говорил, убеждал, предостерегал против опасностей гражданской войны. Но положение ухудшалось, продовольственный кризис с каждым днем обострялся, и недовольство росло. Толпа проявляла все большую нервозность и все холоднее встречала на собраниях ораторов, призывавших к благоразумно. На одном митинге Сте-фена встретили громким свистом и криками: «Долой! Мы заранее знаем, что вы можете нам сказать! Наслушались!» По его адресу сыпались угрозы, оскорбления, и он вынужден был, с тяжелым сердцем, покинуть собрание.
— Господин президент! — сказал ему один последовавший за ним рабочий. — Если вы мне позволите дать вам совет…
— Пожалуйста, мой друг. В чем дело?
— Не ходите больше на собрания. К вам относятся с глубоким уважением, но у вас немало врагов, для которых ваша популярность, как кость в горле…
— Меня могут убить?
— Ни за что нельзя ручаться, господин президент!
— Ну, так что ж? Если безумцы восторжествуют и начнется гражданская война, я предпочитаю умереть, чем быть свидетелем ее ужасов.
И он продолжал появляться, безоружный, без всякой охраны, на самых бурных собраниях, как бы бросая вызов разбушевавшейся стихии.
Недавно открывшийся, после долгого перерыва, парламент бурно реагировал на происходившее в стране. Крайние правые, большей частью принадлежавшие к союзу «Друзей порядка», изо дня в день обрушивались с ожесточенными нападками на правительство. Особенно неистовствовал «стальной король», толстяк Прюно, который не мог простить Стефену оказанного ему, несколько месяцев тому назад, сурового приема.
— Франции теперь нужны люди железной энергии! — кричал он, весь багровея от напряжения, так что его короткая апоплексическая шея, бычачий затылок и лысина сливались в сплошной пузырь, налитый кровью. — Нам нужны люди, которые могли бы провести нас через выпавшие на нашу долю тяжкие испытания…
— А главное, которые не посягали бы на ваши капиталы! — бросил оратору один из депутатов, вызвав этим взрыв смеха на большинстве скамей.
Ходили слухи, что «стальной король» и его единомышленники из союза «Друзей порядка» субсидируют целый ряд анархистских листков и, вообще, не жалеют средств для того, чтобы восстановить народ против правительства.
— Вы ведете опасную игру! — предостерегали их и в парламенте и со столбцов печати. — Если вам удастся вызвать революцию, вы первые же падете ее жертвами.
Но они не унимались и продолжали, в тесном союзе с выплывшими откуда-то темными личностями, подкапываться под правительство.
XIII
В воскресенье, 15 марта, Париж с раннего утра был взбудоражен приходившими из разных концов Франции телеграфными известиями о вспыхивавших там восстаниях.
На улицах толпились тысячи людей, оживленно комментируя то и дело приходящие телеграммы. Особенно велико было скопление народа перед редакциями «Подземного Парижа», «Новой эры» и некоторых друтих крупных газет, которые огромными буквами воспроизводили в своих витринах последние известия из провинции. Тысячи глаз жадно следили за появлением новых телеграмм и тысячи голосов читали их вслух по мере их появления.