– Извините, что я вас остановил, – произнес чистильщик. – Наш бар посещает приличная публика… Нет-нет, не обижайтесь, я вижу, что вы как раз очень порядочный человек… Приличная публика! – Он замолчал, роясь в банках с кремом. – Это такое растяжимое понятие. То, что одни считают приличным, для других – дрянь, мерзость. Извините, что я надоедаю своими разговорами. Я весь день один. Такой большой город, столько людей проходит мимо меня. Я прочитал в «Вечерних слухах», что по этой улице проходит за сутки чуть ли не полмиллиона! А я один. Кто станет со мной разговаривать!
– Да, все спешат, – заметил Фэди.
– Я понимаю. А если бы не спешили? О чем им говорить с чистильщиком обуви? Обычно просматривают газету. Глядят по сторонам. Или просто молчат… Почему люди молчат, когда ждут их слова?.. Извините, готово.
– Благодарю вас, – сказал Фэди, вставая со стула и бросая на полочку мелочь.
– Это я вас должен поблагодарить, – произнес чистильщик. – Мне было приятно поговорить с порядочным человеком. Меня зовут Питер. Питер Каули. Всего вам доброго, господин…
– Фэди Роланд, – сказал Фэди, отворяя дверь бара.
Он увидел у столика в углу Ралфа и направился туда.
– Хорошо, что ты пришел, – приветливо сказал Ралф. – Извини, я отлучусь, чтобы позвонить жене.
Фэди развернул газету, но тут же забыл о ней, хотя продолжал держать ее развернутой. Перед глазами у него стоял чистильщик обуви… Большой лоб. Неестественно круглые умные глаза. Может быть, он тоже неудачник судьбы, вынужденный коротать век у дверей ресторана? Умный человек. У него могли быть свои мечты… «Могли быть» – какое высокомерие, когда речь идет о простых людях! Три миллиарда людей на земном шаре. У каждого свои мысли, стремления, мечты. И разве виновны люди, что порой их мечты кажутся примитивными, мелочными? Скоро и у меня мечты будут вертеться вокруг пустяковой добавки к жалованию и возможности пообедать лишний раз с виски… А впрочем, стоит ли думать сейчас об этом?
Фэди пытался прогнать назойливые мысли. Он взглянул на эстраду и увидел танцовщиц. Одна из них привлекла его внимание.
Стройная фигура выделяла ее среди танцовщиц, хотя все они были изящны, как этого требует профессия. Черты ее лица были правильными, исключая несколько большой рот. Над слегка раскосыми глазами взметнулись в стороны брови, еще более подчеркивая необычный разрез глаз.
Но самое удивительное в ней – это улыбка. И это опять-таки особенно бросалось в глаза на фоне заученных, стандартных улыбок, входящих как обязательный элемент в программу. Она улыбалась мягко, непринужденно, точно отвечала улыбкой на свои, хорошие мысли. Казалось, ей нет дела до того, что кто-то глядит на нее, она улыбалась своему, затаенному, но Фэди почувствовал, как и сам, помимо своей воли, ответил ей улыбкой…
– А вот и я! – услышал он голос Ралфа. – Что мы будем есть?
– Мне безразлично. Выпить что-нибудь покрепче.
Ралф подозвал официанта, заказал обед и бутылку виски.
Когда официант отошел, он спросил Фэди:
– Чем это ты покорил начальство?
– Кого ты имеешь в виду?
– Кого же, старика Галтона? Ни разу не слыхал, чтобы он так благосклонно отзывался о своих работниках.
– Бывших.
– Он настаивал перед министром, чтобы тебя оставили, несмотря на твой рапорт об увольнении.
– И чем же я стану заниматься?
– Галтон говорил, что ты увлечен какой-то личной работой. Это не секрет?
– Нет, не секрет, – не скрывая иронии, ответил Фэди. – Моя работа не рассчитана на убийство людей. Поэтому она не секретна.
– Ты считаешь…
– Да, я считаю, что и мы, и враги наши – все, кто занят в учреждениях, подобных нашему, озабочены только тем, как бы создать средства, которые уничтожили бы в случае войны больше людей.
Ралф раскурил сигару.
– Ты не находишь, что твои суждения окрашены в нелояльный цвет?
– Ты можешь донести на меня, это укрепит твой авторитет в управлении и увеличит счет в банке.
– Признаться, ты казался мне умнее, – спокойно возразил Ралф. – При нынешней технике нет нужды в осведомителях. Кому нужно – услышат. Ты не ребенок и должен знать: осведомителем теперь может служить и ножка стола, и абажур, и даже вот эта вилка… Оставим это. Я помню, ты интересовался биотоками.
– Да.
– Ты продолжаешь работу?
– Продолжаю.
– Расскажи.
– Зачем?
– Почему ты думаешь, что меня не может интересовать что-нибудь, выходящее за пределы моих обязанностей?
– Не уверен, что тебя очень интересуют обязанности. Скорее всего – деньги.
– Типичный образец примитивного суждения о богатых людях. Деньги у меня уже есть. Разве ты не знаешь, что в среде капиталистов есть любители живописи, поэзии, путешествий, политической деятельности?
– Не станешь же ты изображать себя меценатом науки?
– А почему бы и нет? У меня хватит средств для того, чтобы купить… я выражаюсь так, как ты думаешь… любого ученого.
– И ты хочешь купить меня?
– Ты не обидишься? – в свою очередь спросил Ралф.
– Нет.
– Я хочу знать, сколько ты стоишь?
– Ты судишь по тому, чем человек занимается, или по тому, сколько он за себя запрашивает?
– И по тому, и по другому.
– Тогда слушай, – сквозь зубы проговорил Фэди. – Я не. продаюсь. Ни за какие, деньги. Мой отец врезался со своим самолетом в колонну фашистов, хотя мог выброситься на парашюте. Моего деда бросили в ковш с расплавленным чугуном штрейкбрехеры во время забастовки. А что касается моей работы – могу рассказать. Это не секрет.
Фэди помолчал несколько минут, потом заговорил уже спокойнее:
– Дело, на первый взгляд, невозможное. Но отец рассказывал, что когда он впервые услышал в наушниках музыку, которую передавали по радио из Бишпуля, он не поверил, что это возможно. Многим и сейчас кажется чудом передача по телевидению за много тысяч миль… Мы научились видеть и слышать издалека. Два чувства из пяти (не считая шестого чувства – интуиции) – слух и зрение – мы удлинили, усилили. Осталось еще три чувства: осязание, обоняние, вкус. Изучением осязания я и занялся.
Фэди отпил глоток виски и продолжал:
– Можно ли достигнуть того, чтобы человек не только слышал и видел на расстоянии, превышающем его естественные возможности, но и осязал? Я подумал: нужно дать возможность судить о предметах не только по их внешнему виду, но и по их консистенции – мягкости или твердости, шероховатости или гладкости, ощущать форму краев, сухость, влажность, температуру, расположение в пространстве и так далее.
– Ты добился чего-нибудь? – насторожился Ралф.
– Ты не поверишь.
– А если поверю?
– Так вот. Я ощутил под рукой щетину Бетси, кошки. И почувствовал тепло ее тела… Это было так удивительно, что, признаться, я сам сейчас уже не верю этому.
Ралф поднял бокал.
– За твой успех!
Фэди тоже выпил.
Он взглянул на сцену и снова увидел танцовщицу с таинственной, волнующей улыбкой на лице.
– Куда ты смотришь? – услышал он голос Ралфа. – На Эзру?
– Ты ее знаешь? – встрепенулся Фэди, и тут же подумал, как это нелепо: откуда знать Ралфу, на какую из танцовщиц он смотрит?
– Знаю, – ответил Ралф. – Хочешь, я приглашу ее к нам.
Фэди непроизвольно сделал предостерегающий жест. Он не представлял себе, о чем будет говорить с этой женщиной, если она окажется рядом с ним. Ралф понял этот жест по-своему.
– Платить за ужин буду я, – сказал он.
– Я тоже в состоянии заплатить, – обиженно ответил Фэди.