— И когда ты додумалась? — с небольшой долей ехидства поинтересовался Оливер.
— О чем?
— О его истинных чувствах. О том, что он не воспринимает тебя, как подругу.
— А… Он сам мне сказал. Спустя год после инцидента… Ну, с поцелуем.
— Год? Парень долго держался. — Вуд, казалось, до сих пор не мог поверить в то, что это действительно возможно. — И ты совсем ничего не замечала?
— Черт, Оливер, ты сейчас серьезно? Если бы я хоть что-то замечала, то не дала бы этой ситуации зайти так далеко, — с явным раздражением в голосе выпалила я и, склонив голову к облокотившейся на стол руке, на секунду приложила ладонь ко лбу. — До сих пор не понимаю, как я могла быть до такой степени слепа…
Свет погас, на сцене под лучами прожекторов выступала какая-то группа, название которой я не вспомнила бы даже с палочкой у виска. Вуд задумчиво вертел в руке бокал, ловя стеклянной поверхностью цветные огни.
— И как давно он тебя любил?
Почти что физически ощущая, как мои глаза сквозят горькой печалью, я отвела взгляд и глухо произнесла:
— Слишком давно, чтобы откатить историю назад.
Ólafur Arnalds & Alice Sara Ott — Written in Stone
Я запахнула пальто и подняла воротник, ветер нещадно трепал мои волосы и основательно продувал шею, пока я шла к нашей скамейке в парке.
Гарри уже ждал меня. Удивительно для человека, который всего раз за два года смог вовремя прийти на работу, про наши с ним встречи можно даже не говорить.
Я широко улыбнулась при виде беспорядочного хаоса на его голове и заключила в крепкие объятия.
— Привет, — он опалил мне ухо своим дыханием.
— Привет, мы же только вчера виделись.
Поттер протянул мне кофе, и я с удовольствием сделала глоток, чтобы немного согреться при такой ветреной погоде.
— Прости, что выдернул из дома, но я очень рад тебя видеть.
— Ничего, — я махнула рукой, присела на скамейку и поставила бумажный стакан на уже протертую временем доску. — Я просто собирала вещи. Надо успеть до завтра, у нас заказан портключ в Лиссабон на десять утра. Ты же знаешь, что я там никогда не была? Хотя вряд ли бы ты не запомнил, если учесть мое бесконечное нытье по данному поводу, — я беззаботно рассмеялась и убрала волосы, разлетающиеся от встречного ветра, под воротник. — Ты хотел что-то обсудить?
Он смотрел нечитаемым взором, заставляя меня нервничать, будто в преддверии плохих новостей. Все-таки война оставила на каждом из нас свои отпечатки, которые возможно вывести исключительно Адским пламенем.
— Я тебя люблю.
Я чуть выдохнула, думая о том, что новости о смерти кого-то из близких не начинают с подобных фраз, а остальное можно вполне пережить.
— Я тебя тоже люблю, Гарри. Так что за срочность?
— Нет, Гермиона… — переполненный не присущей ему осторожностью, он положил ладонь на мое запястье, — Гермиона, я тебя люблю, — и, видя мои нахмуренные брови и слегка склоненную в недоумении голову, уточнил, — я в тебя влюблен.
Был какой-то глухой стук в ушах.
Влюблен.
Взгляд пытался сфокусироваться на его радужках.
Влюблен.
Информация не могла пройти восьмой нерв и дойти до мозга.
Он был влюблен. В меня.
Осознать то, что он только что произнес вслух было настолько сложно, будто я из реальности прыгнула прямиком в кроличью нору.
Я не могла говорить. Не то что говорить. Я не могла дышать.
Я словно провалилась под арктический лед: руки отказали, ноги стали тяжелее, огромный неповоротливый камень, расположенный в одном из предсердий тянул меня вниз, дыхание перехватило — я захлебывалась водой. Целиком и полностью состоящей из откровений.
А он что-то говорил и говорил… И вроде бы объяснял, когда это началось, когда он понял, что его чувства больше, чем дружеские, что-то еще… Но стук в моей голове шел по нарастающей и отметал любую возможность вслушаться во фразы.
— …ты мой самый близкий человек…
Иррациональная паника сдавливала грудную клетку.
— …когда ты начала с ним встречаться, я думал, что убью его, потому что у него есть то, чего нет у меня…
Я пыталась сделать вдох, но спазм не отпускал гортань, и воздух, пытавшийся продраться в легкие, лишь царапал сухое горло.
— …я поцеловал тебя, а ты… Ты сбежала. Я не знаю, о чем ты думала… Честно, даже не имею представления, что было в твоей голове в тот момент, но я хотел этого, Гермиона. Хотел проверить накручивал ли я себя или слишком долго не понимал, что нужный человек всегда был рядом. И я почувствовал то, что не чувствовал ни к кому другому, прикоснувшись к твоим губам. Понимаешь?
Я ничего не понимала. Не понимала, как вчера моя жизнь была в полном порядке, а сегодня я пытаюсь собрать по паркету обломки одной из самых важных ее частей, не понимала, как вслед за эйфорией может наступить такой парализующий страх, что кровь застыла в жилах, держа меня на грани отключения, не понимала, как это не может быть дебильной шуткой, которые так любит Поттер.
Шутка. Это определенно была какая-то шутка. Он просто не мог быть серьезен. Это, должно быть, какой-нибудь очередной спор с Симусом — кажется, что-то пошло не так, и стадия отрицания настигла меня гораздо позже, чем должна была.
Гарри прорвало как плотину, голос содрогался, обрывки фраз переходили в истерический смех. И чем больше он говорил, тем яснее все виделось не розыгрышем, а семидесятиметровой приливной волной, накрывающей меня с головой.
— …в тот момент я понял, что не могу радоваться за то, что тебя обнимает кто-то другой, не могу спокойно реагировать на то, что кто-то касается твоих тонких плеч, будто имеет на это право, не могу думать о том, что кто-то целует твои родинки на шее, что собственнически сжимает твои бедра в кладовке Министерства, что считает тебя своей… — Гарри, нервно усмехнувшись, покачал головой и закрыл лицо руками, не в силах справиться с эмоциями.
— …я думал, что запутался в ощущениях, тогда в палатке… — Было отчетливо видно, как сложно ему даются слова, которые он держал в себе годами.
В палатке.
Годами.
Меня резко накрыло осознание масштаба катастрофы. Это длится годами.
Я годами приходила к нему с бутылкой вина после неудачных свиданий, а порой и очень удачных, и рассказывала о своих отношениях в таких подробностях, о каких в приличном обществе предпочитают не упоминать. И он всегда слушал, ни разу ничего не сказал, не намекал на неуместность и не подавал виду, что внутри него клокочет буря.
Блять.
Я опустила взгляд, пытаясь нащупать асфальт под кружащимися в бешеном ритме пульса ногами. А когда подняла его вновь, пронзительные глаза цвета надежды неотрывно смотрели на меня. Есть какая-то ирония в том, что именно я дала название их изумрудному оттенку. Но никогда не думала, что через годы для меня он станет розовым туманом после крушения самолета, а для Гарри — дождем, смывающим всю тяжесть с души.
— Я знаю, что не имею права вываливать на тебя все это накануне переезда, но я так больше не могу. Не могу день за днем наблюдать за тобой и думать о том, как могло бы быть. Что мы могли бы быть вместе. Вдвоем. — Резкий выдох и на губах отпечатывается горькая ухмылка. — Прости, я не столь благороден, чтобы радоваться, что ты счастлива с кем-то другим.
Раздался бой часов с противоположной стороны улицы, знаменующий то, что наступил полдень. Уже прошло сорок минут. Сорок минут, за которые я еще не вымолвила ни слова.
Продолжительное оцепенение отозвалось покалыванием в подушечках пальцев, я посмотрела на них и поняла, что могу двигать головой — фантомное окоченение прошло.
Я вернулась.
— Гар-ри… кхм… — хрипло начала я, пытаясь сформулировать мысли — Гарри, ты действительно запутался. То, что ты чувствуешь — это не любовь, а привязанность. Мы столько всего вместе пережили… и оставались совсем одни… и Сириус умер, а я была к тебе ближе всего, — с мягкой настойчивостью убеждала я. — Просто я всегда была рядом, а сейчас… сейчас ты ощущаешь себя одиноко, поэтому хочешь, чтобы и у тебя были отношения, в которых ты безусловно доверяешь.