Я почти перестала контролировать себя, хотя не сказать, что вообще хорошо с этим справлялась последние сорок минут. И сейчас активно жестикулировала прямо перед его лицом, чередуя повышенный тон голоса с успокаивающим. Только непонятно кого именно я пыталась успокоить: себя или его.
— А список тех, кому ты доверяешь, так ничтожно мал. Поэтому твой мозг подумал обо мне, но нет, ты чувствуешь не это.
Это. Просто это. Мне было невыносимо трудно произносить слово любовь, вкладывая в него истинный смысл, когда я думала о нас двоих. О моем друге. Лучшем друге, черт возьми.
— Ты воспринимаешь нашу близость как… как… Ты просто подменяешь понятия. Ты же не мог ощущать все это так давно, верно?
Мои глаза, метавшиеся в поисках выхода, пока я выдавливала из себя предложения, остановились на нем, уповая увидеть подтверждение собственной теории в его взгляде.
— Гермиона.
Я искала, действительно искала малейшую тень сомнения, легкую неуверенность в его словах, которая позволит увести разговор в более безопасные воды, но даже в том, как он произносил мое имя, звучала железная непреклонность.
— Мои чувства — не сиюминутный порыв, я не одинок и не раздавлен. Я анализировал, откатывал назад и снова анализировал свои мысли такое количество раз, что поразительно, как не сошел с ума. — Я ощутила касание к своим рукам и переплетение наших пальцев, но не могла отвести взор от его лица. — Я понимаю, что ты в шоке, и понимаю, что тебе нужно время. И ты можешь сколько угодно отрицать происходящее, но не говори за меня — это не изменит того, что я тебя люблю. И я в этом уверен.
Гарри был тверд и спокоен, а мне инстинктивно хотелось закрыть уши и не слышать его правды, заснуть и не видеть в его глазах странный коктейль из боли и надежды, перемотать пленку на полчаса назад, когда я еще не знала. Ничего не знала. Не знала, что гребаный астероид под названием чувства упал на столпы нашей дружбы.
Он наклонился и легко притронулся губами к моей щеке, а затем прошептал, будто кто-то мог нас услышать:
— Напиши мне, когда будешь готова поговорить.
И ушел.
А я еще минут пятнадцать пыталась справиться с оцепенением и трясущимися пальцами, пока ветер теребил блузку под распахнутым пальто. А после аппарировала, наплевав на чары секретности. Все мое здравомыслие на сегодня осталось на той потертой скамейке в Риджентс парке. На нашей скамейке.
— Попытка сохранить дружбу провалилась?
— Я…
Неожиданно нас перебила ни кто иная, как Астория в девичестве Гринграсс, не постаревшая за прошедшее время, казалось, ни на год. Неизменно красивая, с вечно идеальной прической и тихим мелодичным голосом. Я относилась к ней нейтрально, но, очевидно, Вселенная хотела сделать из моей жизни какую-то сатирическую пьесу, иначе не было другой причины тому, что именно этот человек появился на горизонте сегодняшним вечером.
— Гермиона, мистер Вуд, — учтиво кивнула она Оливеру и переключила внимание на меня, — зимой видела твою дочь на перроне — копия тебя.
— Да, — я искренне улыбнулась, вспоминая о девчонке с невыносимой любознательностью и буйными кудрями, — и характером пошла в меня, маленькая зануда.
— Тоже Гриффиндор? Хотя непонятно, куда склоняется чаша весов в вашей семье.
— Нет. Чистый Когтевран. Шляпа готова была выкрикнуть факультет еще до того, как она села на табурет и начала засыпать ее бесконечными вопросами, где она берет строчки для своих песен, и почему нельзя иметь принадлежность к двум домам одновременно.
— Полная противоположность твоему сыну, — отметила Астория и, многозначительно усмехнувшись, добавила, — видимо, он пошел в отца.
— Как и твой.
— Это точно. — И слегка театрально приложив руку к груди, она продолжила. — Моя любовь к сыну, конечно, безгранична, но клянусь, как только он отправится в Хогвартс, я спрячу бесконечные, разбросанные по всему дому, метлы в самый дальний чулан в поместье.
— Вряд ли его отец со своим опытом в поисках не обнаружит их меньше чем через час.
— Посмотрим.
Она хитро ухмыльнулась и, зацепившись взглядом за кого-то в толпе, ретировалась со словами:
— Прошу прощения, мне необходимо переговорить с миссис Нотт. Рада была увидеться, Гермиона.
— И я.
Сбоку хмыкнул Вуд.
— И я… — медленно повторил он, намеренно акцентируя на этом внимание. — Ты не общаешься с Поттером, но поддерживаешь связь с его женой? — судя по насмешливому тону Оливера, он считал эту ситуацию, если не нелепой, так уж точно наполненной сюрреализмом.
— Мы обе в попечительском совете, и она отнюдь не плоха, в отличие от ее сестры. — Я неопределенно пожала плечами. — По крайней мере, меня не раздражает. Большую часть времени она довольно тихая.
— Конечно, собственно поэтому Поттер и выбрал ее: тихая, не мешает и не задает лишних вопросов.
Во мне вспыхнуло возмущение, по всей видимости, Вуд забыл о манерах и перешел грань приличий. Стоило закрыть данный вопрос раз и навсегда.
— Я не знаю, почему Гарри женился на ней, но мы с ним не друзья, и я не думаю, что имею право высказывать мысли по данному поводу. Впрочем, как и ты.
— Ладно-ладно. Ты права.
Оливер немного смутился и подлил мне вина в бокал, вероятно, рассчитывая задобрить и вернуть хорошее расположение духа. Я видела изогнутую в удивлении бровь и слегка напряженный взгляд мужа, сидящего за соседним столом и, очевидно, недоумевающего, с чего вдруг я решила сегодня напиться.
— И вот мы вернулись к нашему вопросу: ты думала у вас получится остаться друзьями?
Мое лицо смягчилось, и я начала теребить свои иссиня-черные ногти, досконально обдумывая ощущения в тот период жизни.
— Я была напугана и не могла мыслить рационально. Думала, что эмоции сойдут на нет, и мы сможем оставить все позади.
— По-моему опыту, Гермиона, такие ситуации безнадежны…
— Я знаю. Глупо было даже думать о таком. Но надежда умирает последней, да? — я подарила ему грустную улыбку и отвернулась к сцене, предаваясь воспоминаниям.
Мы встретились спустя две недели после моей короткой записки «Я готова».
Я не была готова даже на треть, я не нашла выход, не обуздала чувства, но и держать Гарри в неведении больше не могла.
Он стоял на пороге, засунув руки в карманы, и наблюдал за моей нерасторопной походкой по мостовой к Гриммо. Не знаю, зачем я предложила встретиться там, наверное, не хотела, чтобы лишний раз подслушивали наши разговоры, но только на подступах подумала, что возвращение в этот дом — крайне плохая идея.
Неловкое приветствие и никаких дружеских поцелуев. Теперь каждый жест, прикосновение, слово имели другой смысл. Все изменилось. И это было так пульсирующе больно, что хотелось выть, но я стиснула зубы и шагнула через порог.
— Кофе?
— Нет, спасибо.
Мерлин, мы были как чужие. Люди, встретившиеся впервые на перроне. Пара упаковок вежливости и ни грамма теплоты. Пять градусов по Фаренгейту.
— Ты не чувствуешь того же самого, Гермиона, — успел выпалить он до того, как я открыла свой рот, чтобы произнести подготовленную речь. Он стоял спиной, но я буквально кожей ощущала напряжение, напрочь заполнившее всю кухню, и будто видела, как он прикрыл веки в разочаровании. Гарри мог быть бесхитростным и местами излишне простым. Но эмпатии ему точно было не занимать.
— Гарри… я не могу. Ты мой друг, всегда им был. И я просто не способна сказать тебе то, что ты хочешь услышать, потому что это будет ложью.
Рвущиеся наружу слезы вынудили спрятать лицо в ладони. Да, ненадолго хватило моей выдержки, а ведь обещала же себе. И через призму шума от собственного дыхания услышала тяжелые шаги, с каждым вдохом приближающиеся ко мне.