Вадим резонно (а если и беспочвенно, то всё равно - верить хотелось) решил, что иной мир, или параллельный, или ещё какой, люди здесь всё равно жить должны, без этого добра нигде не обходится. Значит, планы не меняются: переть, по возможности не сворачивая, куда пёр, рано или поздно (землица-то и тут круглая!) на какой-нибудь народец наткнётся, а там уж - легче будет.
Только что увиденное сражение и его результаты внесли свои коррективы. Во-первых, необходимо было хоть чем-нибудь вооружиться. Во-вторых, появилась возможность не только пожрать сытно, но и запастись в дорогу вяленым или копчёным мясом, даже если на заготовку придётся потратить день-другой.
Всё равно спешить было уже особо некуда, а ближайшее селение или город могли находиться в месяцах ходьбы отсюда. Кроме того, из шкур можно было попытаться соорудить что-то похожее на обувь и тёплую одежду, а, может, и рюкзак.
Вадим встал, побродив по окрестностям, отыскал среди останцев, на которых и росли деревья, несколько подходящих, на его взгляд, камней. Вернулся на поляну, согнал с тел пару ворон. Для начала суть поодаль развёл костёр. Разделся до трусов, чтобы не измазать в крови одежду, достал ножичек. Швейцарская псевдоармейская (а, скорее всего просто китайская) фигня на разделочный нож походила маловато, но другого ничего всё равно не было. На вонь, исходящую от туш, уже внимания не обращал, видимо притерпелся. Подобрался к коровьей шее, оттягивая полуоторванные львом клочки шкуры, чиркая ножом, понемногу снимал шкуру, освобождая мякоть. Долго не вытерпел, накромсал несколько кусков сочного, одуряющего мяса, нанизал на прутики, укрепил над углями, которые предварительно выгреб из костра. Ждал с минуту-две, не выдержал - сожрал, с наслаждением вонзая зубы в сырое почти мясо, брызгая в разные стороны одуряюще пахнущим соком. Окружающая вонь уже совершенно не ощущалась. Съел, хмыкнул довольно: "А чем я хуже пращуров?" Подошёл к зубру, благо стараниями льва брюшина уже была вскрыта, отыскал печень, ещё теплую, хапнул её, сырую, зубами. И, только когда понял, что уже сыт, стал спокойно свежевать туши, зарыл в угли несколько кусков. Двинцова охватила сытая усталость, лень. Действуя уже не только ножом, но заточенными о камни обломками костей, шкуру с быка к вечеру кое как содрал, расстелил её, набросав сверху тонких пластинок мяса для вяления или копчения, прикрыл сверху, чтоб не испортилось, крапивой, ещё раз подивившись присутствию спутницы человека. Костёр прогорел, трещали угли, шёл дымок, Двинцов набросал на угли сосновой хвои, шишек, чтобы было больше дыма, наделал рогаток, навтыкав в мягкую лесную землю, укрепил сверху палочки с нанизанным мясом (не поджарится, так закоптится). Ещё раз перекусил мясом, испечённым в углях, гурмански "присаливая" золой. Выломал подходящую засохшую на корню сосёнку ростом с себя, ободрал кору, ветки, слегка застрогал вершину, сунул в костёр, вновь разведённый в стороне, обжёг, снова застругал, снова обжёг. В конце-концов получил что-то, отдалённо напоминающее копьё, не особо надёжное, конечно, но сразу прибавившее Вадиму уверенности. Для пробы попытался воткнуть в коровью тушу. С третьей попытки шкуру пробил. Решил, что пойдёт, тем более, если зверь, нападая, сам насадит себя на "копьё" собственной массой. Ещё раз порадовался, что нож оказался прочнее, чем он ожидал, ещё б размером был побольше, совсем бы было хорошо.
Только через пять дней Двинцов закончил свои походные приготовления: наготовил полупечёного, полукопчёного мяса, с помощью самодельных каменных горе-скребков, кое-каквычистил бычью и львиную шкуры от мездры, втёр в изнанку золу, решил, что этого для сохранения достаточно. С грехом пополам выкроил и сшил жилами и узкими ремешками подобиепоршней (сначала хотел по-монгольски натянуть на ноги "чулком" содранную кожу с зубриных ног, но не смог снять целиком, да и не знал, как это делается). Апофеозом творчества сталгрубый, но вместительный рюкзак, к которому Вадим присобачил собственный брючный ремень. Со львиной шкурой ничего не мудрил, решил просто укрываться ночами, а в дороге, в случае дождя, просто как-нибудь завязывать на плечах. Как ни странно, опасения Вадима по поводу хищников, долженствующих сбежаться на запах мяса и крови, не наблюдалось. Правда, ещё на второй день пришлось перебраться подальше от пованивающих туш. Вероятно, в округе больше никого не водилось, а безхозная теперь территория числилась за покойным ныне львом, и территория немаленькая, судя по габаритам и аппетитам хищника.
Хорошо, хоть ночи стояли пока прохладные, да и дни большим теплом не баловали. Рано утром Двинцов собрался, вскинул на спину мешок, набитый мясом, с прикрепленной поверху львиной шкурой, взял своё "копьё". Бросив покидающий взгляд на поляну, с гордостью подумал: "Кажется, дичаю. Но ведь выжил же, чёрт возьми! Ничего, прорвёмся!" Улыбаясь, Двинцов сделал свой первый сознательный шаг на пути в Неизвестность.
* * *
А где-то далеко, примерно в это же время, по лесу бежали две усталые собаки: крупный рыжеватый с темными подпалинами пёс, смахивающий на волка, и второй - небольшого роста, с волнистой чёрно-белой шерстью и длинными чёрными висячими ушами. Лапы были стёрты до крови, но звери бежали уже несколько дней, останавливаясь на короткие, как сон, ночёвки.
Псы спустились в глубокий лесной овраг, на дне которого бежал неглубокий ручеёк, скрытый густыми клубами тумана. Оба, не останавливаясь, нырнули в просвет между серыми туманными загибулинами, выбежали из оврага, остановились на минуту, переводя дух, чуть не до земли вывалив языки, посмотрели друг на друга, и, бок о бок припустили дальше.
В отличие от Двинцова, псы твёрдо знали, куда они бегут, и как скоро они настигнут того, кого ищут...
Глава 6
Со времени встречи с зубрами и заготовительных хлопот прошло уже четыре дня. Двинцов продолжал двигаться на юго-запад, стараясь делать как можно меньше остановок. Ноги, поначалу гудевшие, отказывающиеся идти после каждой ночёвки, пообвыклись, мышцы окрепли, подтянулись.
Мешок с мясом полегчал на четверть, как ни старался экономить. Вадим не раз пожалел, что не запасся зубриными жилами, решив тогда, что лук сделать всё равно не сумеет. Надо было хотя бы попробовать, ну, хоть не боевой, не охотничий, хотя бы какое-нибудь жалкое подобие, позволяющее с сотой попытки стрелой без наконечника подстрелить наглых пернатых, попадающихся по пути, непуганых, внимания на бредущего Двинцова практически не обращающих. Один вид тех же рябчиков вызывал обильное слюнотечение.
Еще через сутки упёрся в реку. Путь пересекала, к глубочайшему разочарованию, не жалкая лесная речушка-воробью-по-колено, а широкая, километра в полтора, спокойная водная полоса со всеми, полагающимися солидной реке причиндалами: камышами, да рогозом, обляпавшими берег, парой лесистых островков посредине, плеском по поверхности рыбьих хвостов, снующими чайками.
Не хватало одного, и очень для Вадима существенного: следов человека. Ни брёвен-топляков, ни ржавых железяк, ни автомобильных покрышек, ни нефтяных разводов на воде - ничего. До боли в глазах всматривался в противоположный берег: ни малейшего намёка на жильё не засёк. Лодок на реке и поставленных сетей тоже не заметил.
Двинцов знал твёрдо - издревле люди селились по берегам рек, по рекам ходили в гости, торговать, что было гораздо удобнее пробивания дорог сквозь лесные дебри. Следовательно, в каком бы мире он ни очутился (люди-то повсюду одинаковые, если только, упаси Бог, нет каких-нибудь дурацких запретов на передвижение по воде) всё равно ближайшее поселение надо искать у воды. Форсировать реку возможности не было, принимая во внимание невеликие плавательные способности Двинцова, тем более - в холодной еще воде, плюс нежелание расставаться с пожитками. Плота никакого Вадим без инструментов соорудить не мог. Оставалось самое простое - двинуть вдоль берега в любую сторону, плюнув на выбранное когда-то направление, и шагать до тех пор, пока не выйдет хоть к какой-нибудь деревушке.