- Спасибо, что подвезли меня, и я вам очень признателен за ваше предложение, - я улыбнулся. - Но я могу пойти туда, - я указал на Плизант-стрит, - и быстро поймаю другую машину.
Он несколько секунд помолчал, потом кивнул, вздохнул.
- Да, это самая короткая дорога. Лови машину, как только выйдешь из города, в городе тебя никто подсаживать не будет, никому не хочется тормозить, чтобы услышать, как сзади недовольно гудят.
Тут он не ошибался. Пытаться остановить машину в городе, даже в таком маленьком, как Гейтс-Фоллс, не имело смысла. Должно быть, в свое время он действительно часто ездил автостопом.
- Но, сынок, это твое последнее слово? Знаешь поговорку о синице в руке?
Я замялся. Насчет синицы в руке он говорил не зря. Где-то миле к западу от мигающего светофора Плизант-стрит становилась Ридж-роуд, а последняя, попетляв по лесам пятнадцать миль, вливалась в шоссе 196 на окраине Льюистона. Уже стемнело, а ночью ловить попутку всегда труднее: когда свет фар выхватывает тебя из темноты на сельской дороге, ты выглядишь беглецом из Уиндхэмской колонии для малолетних преступников, пусть волосы у тебя аккуратно причесаны, а рубашка заправлена в брюки. Но я больше не хотел ехать со стариком. Даже теперь, благополучно выбравшись из его "доджа" на тротуар, от него у меня по коже бежали мурашки. Может, причина заключалась в его голосе, привычке заканчивать каждую фразу восклицанием. А кроме того, мне всегда везло с попутками.
- Да. Еще раз позвольте поблагодарить вас. Правда, я вам очень признателен.
- Всегда готов помочь, сынок. Всегда готов. Моя жена... - он замолчал, и я увидел, как из уголков глаз потекли слезы. Я вновь поблагодарил его и захлопнул дверцу, прежде чем он успел сказать что-то еще.
Я торопливо пересек улицу, моя тень появлялась и исчезала в мигающем свете. На другой стороне остановился, оглянулся. "Додж" стоял на прежнем месте, около магазина "Прохладительные напитки и фрукты". Мигающий светофор и фонарь, стоящий в двадцати футах, позволяли видеть старика, нависшего над рулем. Мелькнула мысль о том, что он умер, я убил его, отказавшись принять предложенную помощь.
Потом из-за угла появился автомобиль и водитель переключил ближний свет на дальний, а потом снова на ближний. На этот раз старик понял, чего от него хотят, дальний свет "доджа" сменился ближним, и мне стало ясно, что он жив. А мгновением позже он тронул "додж" с места и вскоре скрылся за углом. Я проводил его взглядом, потом посмотрел на луну. Она уже начала терять оранжевую пухлость, но в ней оставалось что-то зловещее. Я вдруг подумал, что никогда не слышал о том, будто можно загадывать желания, глядя на луну. На падающую звезду - да, но не на луну. И мне очень уж захотелось забрать желание назад. Темнота сгущалась, я стоял на перекрестке, а из головы не выходила та самая истории об обезьяньей лапке.
Я шагал по Плизант-стрит, поднимал руку с оттопыренным большим пальцем, но автомобили проскакивали мимо, не снижая скорости. Поначалу с обеих сторон дорогу поджимали дома и магазины, потом тротуар закончился и надвинулись деревья, молчаливо требуя возвращения отнятой у них территории. Всякий раз, когда дорогу заливал свет, бросая вперед мою тень, я оборачивался, выбрасывал вперед и вверх руку и растягивал губы в лучезарной улыбке. И всякий раз автомобиль, шурша шинами по асфальту, проезжал мимо, не притормаживая. Однажды кто-то прокричал: "Найди работу, бездельник", - и следом донесся смех.
Я не боялся темноты, тогда не боялся, но у меня возникли опасения, а не допустил ли я ошибку, отказавшись от предложения старика довезти меня до больницы. Я мог бы соорудить плакатик: "ПОДВЕЗИТЕ, БОЛЬНА МАТЬ", - прежде чем выходить из дома, но сомневался, что он мог мне помочь. В конце концов, любой псих мог запастись таким плакатиком.
Я шагал и шагал по мягкой обочине, поднимая кроссовками фонтанчики пыли, вслушиваясь в ночь: лай собаки, очень далеко, уханье филина, гораздо ближе, шелест ветра в кронах деревьев. Небо заливал свет луны, но ее саму я не видел: высокие деревья скрывали ее от моих глаз.