Как заметили О.М. Медушевская и М.Ф. Румянцева, «если мы признаем инвариантность исторического прошлого, его осуществленность в определенных формах, то это заставляет нас сделать прошлое объектом исторического познания, а генеральным методом такого познания — все более и более точное моделирование этого единственно возможного прошлого. Если же историческое прошлое есть совокупность его восприятий в сознании действовавших в этом прошлом людей, то объект исторического познания есть то, в чем это сознание и порожденное им действие объективизировалось, то есть исторический источник (продукт культуры, в отличие от продукта природы), определяемый как реализованный продукт человеческой психики... И отсюда в целом разные задачи двух указанных подходов. Если в гегельяно-марксистской парадигме основная задача — объяснить историческую действительность, то в феноменологической — понять человека прошлого и через него окружающий его мир» (Медушевская О.М., Румянцева М.Ф. Методология истории. М., 1997. С. 20). Авторы настаивают на том, что творчество А.С. Лаппо-Данилевского представляло собой «феноменологическое направление, гносеологически восходящее к Канту». Оно в методологическом плане отлично от позитивизма и направления, восходящего к гегельянству, в котором нашли место экзистенциализм, структурализм, история ментальностей, квантитивная история, и «как попытка выхода из так называемого кризиса «Анналов» — неопозитивизм и постмодернизм».
Такому обстоятельному разбору современной методологии истории, в котором главное место занял анализ творчества А.С. Лаппо-Данилевского в контексте современных историко-философских исканий, следует тем не менее возразить. Едва ли верно говорить о том, что творчество А.С. Лаппо-Данилевского — в том именно источниковедческом аспекте, который указан — представляло собой действительно феноменологическое направление, признававшее в историческом источнике объектную реальность, а человека — главным субъектом исторического процесса. Признание историком «чужой одушевленности» как факта безусловного не вело к кардинальной «переоценке ценностей» методологической основы традиционной исторической науки.
Для А.С. Лаппо-Данилевского «главный объект» исторической науки — «целостная действительность» (Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. Спб., 1913. Вып. 2. С. 331). Значит, «действительность» находится вне источника! «Предел» этой действительности — «мировое целое». «Вообще, рассуждая об истории человечества, историк прежде всего характеризует его некоторым реальным единством его состава: человечество состоит из индивидуальностей, способных сообща сознавать абсолютные ценности, что и может объединять всех, по мере объединения своего сознания человечество все более становится «великой индивидуальностью»; она стремится опознать систему абсолютных ценностей и осуществить ее в истории, воздействуя таким образом и на тот универсум, частью которого она оказывается; такое воздействие предполагает, однако, наличность цели, общей для всех по своему значению, существование общей воли и проявление объединенной и организованной деятельности членов целого, созидающих культуру человечества, разумеется, в зависимости от той мировой среды, в которой им приходится действовать» (Там же. С. 333). «Возрастающая взаимозависимость» между частями человечества, о которой писал Лаппо-Данилевский, скорее, черта новейшего времени, чем фундаментальное свойство человечества, а потому историку-медиевисту поневоле приходится говорить больше о различиях в мировосприятии различных этноконфессиональных сообществ, чем о тенденции к единству. А.С. Лаппо-Данилевский не затронул глубоко проблему субъективности историка, его пристрастности, и получалось, что историк, олицетворение некоей объективности, целенаправленно движется через исследование источников к «целостной реальности». А меж тем, признание источника объектной реальностью ведет к другому признанию — что и субъект истории, и субъект науки обладают автономностью своего мифологического сознания. Контакт же этих сознаний осуществляется в процессе исследования историком исторического источника. А «действительность» следует искать не за пределами источника, а в нем самом.