Не ласкает никто нашу девочку, на пальчик ушибленный не дует. Она привыкла и не знает, что может быть по-другому. Лежит в кроватке и расчесывает до крови свои шрамы от пролежней, когда они начинают зудеть на погоду. В семнадцатой у бабушки Маши тоже шрамы зудят на погоду, но у неё другие, военные. За бабушкой Машей хорошо ухаживает дочка Юлечка. Делает массажи, смазывает кожу маслом, переворачивает её каждые полчаса на разные боки, варит свежие крылышки и покупает ей ветчину высшего сорта. Даже с работы уволилась, чтобы о старушке заботиться. А у бабушки характер, между прочим, скверный. Поносит она дочку Юлю с утра до ночи и жизни ей не дает. Единственного жениха с института и того прогнала. Так и живут вдвоём много лет. Плевать бабе Маше на Юлечкино счастье и личную жизнь, потому что пострадавшая здесь - бабушка Маша и учитываются лишь её интересы. О нашей Катеньке не может быть и речи, ведь царица в доме должна быть одна.
Нонна из восемнадцатой - карьеристка и бизнес-леди. Ей тридцать, и пока ещё жизнь для неё сплошной праздник. Она живет не одна, а с довольно успешным диджеем, и в этом году они отметили десять лет со дня свадьбы. Праздник праздником, но от вопросов друзей и знакомых о детях уже даже перестали отшучиваться, сразу посылают куда подальше. Поэтому и Катеньку брать не будут. Все деньги на диагностики и лечение потратили. А всё потому, что Лидия Петровна из девятнадцатой как-то неудачно Нонне аборт сделала в 15 лет, похоронив тем самым надежду на здоровое продолжение рода. Хлебнула Лидия Петровна горя после этого, что чуть в тюрьму не посадили. Лишь чудом удалось договориться за выплату. И так напугала её история с абортом Нонны, что Вере из последней, двадцатой, она аборт не сделала. Сказала, что ничего страшного и та вытянет ребёночка: где пятеро помещаются, там и шестому место найдется.
Только вот места во всей пятиэтажке так и не нашлось. Ни в первом подъезде, ни в остальных.
Так и шла Вера поздней осенью с улыбкой и большим пакетом из роддома. Без встречающих. В руках молчаливый свёрток с испуганными глазами.
- Чья? Твоя? - радостно спросил водитель с бакалейной фабрики из первой, когда они случайно столкнулись у входа в подъезд.
- Катька моя! - гордо ответила Вера.
Но Катя не её.
Катя ничья.
Катя наша.
Катя - каждого из этой пятиэтажки.
Катя каждого и из другой.
- Баюкай, качель, баюкай.
И раскачивай посильней.
Пой ей песенку вечером тихим,
Как мама могла бы ей.
Как мама бы, будто снова
Они на Земле вдвоём.
Пой громко,
Коль мы не поём...
27 апреля 2018