- Подбитый «харрикейн»? У него, видишь, пламя под левым крылом.
- Может, «мессершмитт»? - сомневался Захаренко, который тоже был на соседнем катере мотористом и потому затруднялся распознавать, свой это самолет или чужой. - На крыло не гляди, - возражал он. - Пушки при стрельбе тоже как бы мигают пламенем.
Тут уж пришлось доложить о дискуссии по телефону. Старший лейтенант Дмитров едва прибежал, сразу же приказал заводить моторы. Самолет тем временем плюхнулся и затонул, оставив на поверхности голову в кожаном летном шлеме. Поди разберись, кто плыл?
А вода в заливе была по-летнему блестящей и гладкой. Звук по такой воде скользил быстро, как на коньках. На катере издалека разобрали слова, отчаянные, резкие, с надрывом и горечью. Вполне по-русски пловец честил британских союзников и их самолет «харрикейн».
Летчику подали «конец» и, продев веревочную петлю под мышки, вытащили на палубу катера. Брюки облепили пловца мокрым черным сукном. С них струилась вода, которая в этих краях всегда бывает холодной. А летчик, не замечая стужи, кричал о том, как обидно уродоваться на присланном англичанами истребителе, который оказался слабее и хуже, чем были у фашистов.
С другого борта поднимали на катер резиновую шлюпку вместе с боцманами и их добычей - чернокорым палтусом с брезгливо оттопыренной губой и частой одышкой. Пузатая рыбина из породы камбал оказалась в рост человека. Шкура сидела на ней «в обтяжку». Нижняя сторона, обычно обращенная к морскому дну, была блестящей и светлой. Казалось, что рыбина затянута во фрак с крахмальной рубашкой. Оба глаза, скособоченных на верхнюю сторону, таращились строго, с оловянным прищуром.
- Чего разоряться попусту? - перебил летчика боцман Филинов. - Приглядись вот к чудищу. Ему и жалуйся!
И в самом деле: чернокорому палтусу, пожалуй, только любимой сигары не хватало для того, чтобы походить на пузатого заморского буржуя. И над палубой торпедного катера грянул хохот. Даже летчик смеялся. Злость у него прошла.
Кабы можно было собрать по крупицам всю соль из критики самолета «харрикейн» да пустить в пищу, тогда жирный жареный палтус многим бы показался объедением. Но «комендант» Петрович, разводя руками, заметил, что без поваренной соли здесь не обойтись.
- Она же, - добавил он, - памашь, вся вышла.
Кое- кто попробовал варить на морской воде. Уха вышла горькой, и «смельчаки» маялись от нее животами. Боцмана перестали гордиться необыкновенным уловом. У обоих были неприятности за самовольную рыбалку.
С тех пор прошло не так много времени. 21 сентября насквозь солнечный полярный день уже давно кончился. Багровое солнце кануло за горизонт строго на западе, но слоистые облака еще долго светились перламутром. Море темнело. На его поверхности уже было нелегко различить надувную шлюпку с упавшего торпедоносца «Ил-4». Старший лейтенант Дмитров пробовал искать так и эдак, но летчики не нашлись. Хорошо еще, что ветер дул в нашу сторону и оставалась надежда, что шлюпку, если она не потонула, все равно прибьет к советским берегам. Радист Трунов отстучал шифровку в штаб и вскоре принял условный сигнал с приказанием вернуться в Пумманки.
Около двух часов ночи старшина второй статьи Степан Тучин, который находился в носовой пулеметной турели, заметил впереди неясное световое пятно. Левее мерцала ослепительными вспышками, похожими на далекую грозу, линия фронта на перешейке полуострова Средний. Правее пятна - скрещивались лучами и гасли прожектора, слегка подмаргивала залпами вражеская береговая артиллерия. Тусклая дырка во мраке висела над горизонтом и беспокоила пулеметчика непонятностью. Явления, которые невозможно объяснить, могут вдруг огорошить опасностью, и потому старший лейтенант Дмитров приказал старшине команды мотористов Рязанову (Александр Иванов был переведен на Тринадцатый катер) увеличить скорость хода до самого полного.
Вскоре стало ясно, что светятся облака. Но почему? На закате они купались в косых солнечных лучах, и было логично предположить, что странная тусклота тоже отраженная. Оставив слева островки Хейнесаари, Дмитров вышел к вражескому берегу. Он рисковал, отлично зная, что катерам здесь разрешалось действовать только парами, обеспечивая взаимную помощь в бою. Однако пятно в поднебесье разрослось, играя желтыми отблесками. Это было зарево, и теперь можно было полагать, что пожар на воде.
- Крайним моторам стоп! - приказал Дмитров. - Среднему восемьсот оборотов на подводном выхлопе. Торпеды на «товсь»!
В рубке включили питание на автомат-коробку, и на ней загорелся синий глазок, который показывал готовность к залпу.
Катер неожиданно воткнулся в густой химический дым и потерял зарево. Это было неприятно, но зато подтверждало догадку Дмитрова. Через три минуты прямо по курсу будто мигнул маяк. Дым отступил, и перед ТКА-15 открылся силуэт вражеского транспорта, на корме которого бушевал мощный костер. Большой пароход, на десять тысяч тонн, покачивался без хода. По его палубе бегали солдаты, видные без бинокля. Струи воды летели в пламя. Пламя ежилось, фукало паром, вновь возрождаясь и прыгая выше мачт косматыми красно-желтыми языками.
- Слева - сторожевой корабль, - углядел во мраке Тучин и доложил шепотом. Ему стало не по себе от близкого соседства с врагом.
- Громче, - ответил Дмитров. - Сам видишь: им не до нас.
Торпедный катер остановился в полутора кабельтовых, то есть без малого в трехстах метрах от цели. Даже на учебных стрельбах выбирают обстановку посложней. Старший лейтенант решил, что для подбитого нашей авиацией транспорта достаточно одной торпеды. Странно было слышать в тишине, как щелкнул вышибной патрон, как лязгнул, откидываясь, курок, и сжатый воздух внутри торпеды, со свистом ударив в турбинку, раскрутил волчок прибора направления… Торпеда, зарычав гребными винтами, рухнула за борт и ушла во тьму. Молча надеялись длинную минуту, но вместо взрыва по-прежнему слышались лающие окрики чужих команд. Дмитрову больше всего хотелось, не размышляя, нажать кнопку пуска другой торпеды, но эта была последней, и командир взял себя в руки. Почему промах, когда стреляли почти в упор?
«В том- то и дело, что подошли слишком близко», -вдруг сообразил он. В момент сбрасывания торпеда ныряет глубоко, и только потом рули выравнивают ее движение под поверхностью моря. Скорее всего, торпеда проскочила под днищем транспорта, не задев его.
- «Удалось кулику раз порснуть на веку!» - с досадой молвил старшина первой статьи Рязанов.
- Неплохо сказано, - услышал поговорку Дмитров и посоветовал: - Теперь глядите и убедитесь, что ваш командир - не мазила!
Для начала требовалось переключить автомат-коробку на стрельбу левым бортом. Рязанову до нее только руку протянуть, но теперь он боялся: вдруг чего перепутает? Ведь мотористы в торпедных аппаратах «не петрят». Дмитров засмеялся, ни на синь-порошинку не потеряв самообладания.
- Левый поворот! - скомандовал он. - Крайним двигателем «враздрай»!
Гребные винты закрутились в разные стороны: правый - ходом вперед, левый - задним ходом. Торпедный катер развернулся, увеличив дистанцию. А Дмитров дождался, пока в прорезь прицела наползла дымовая труба парохода, и опять нажал на кнопку стрельбы. В море опрокинулась вторая торпеда - последняя, - и опять навалилась тишина. Но на сей раз тишина не была бесконечной. Впереди полыхнуло, озарив море и затмив блеском багровый пожар. Море вспухло горбом, и пароход как бы переломился на нем. Следом раскатился грохот, с головы у Тучина порывом сдернуло стальную каску. Взрыв оседал, подминая останки парохода. Над торпедным катером неслись обломки.
- Трем моторам вперед! - распорядился Дмитров и, направляя катер под защиту дымовой завесы, крикнул Рязанову с улыбкой: - Отставить полный ход! Достаточно тысячи двухсот оборотов. Иначе «егеря» подумают, что мы их испугались…