Страшно расколошматила ТКА-15 вражеская бомба. Но, посудите сами, можно ли быть равнодушным к катеру, на котором столько раз уходил в бой и возвращался живым? Катер для катерников стал уже не просто техникой, а превратился в боевого друга. Другу было плохо. Ржавая вода капала из его ран и казалась кровью. Друг умирал, и хотелось бежать за хирургом или в аптеку… Катерники ничего бы не пожалели для своего Пятнадцатого.
«Главным врачом» в этом эллинге был мичман Попов. Он сразу понял, что без замены дубовых ребер-шпангоутов катер не вылечить. Эти толстенные штуки, изогнутые, как крылья у чайки, в мастерской не вытесать. Но мичман не имел права разобрать на запасные части другой катер, пусть даже никуда не годный по качеству. Ведь шла война и боевая техника находилась на особом учете.
- Ваш будем списывать по причине гибели от бомбы, - предложил Попов, обстукав для порядка днище. - А сто четырнадцатый пустим «на дрова» и все, что не хватает, возьмем с него.
- Значит, после ремонта нам дадут имя «дровяного склада»? - рассердился боцман Филинов.
- Сто четырнадцатый или пятнадцатый - не все ли равно? Это не имя, а порядковый номер.
- Ни за что! - расшумелись катерники.
- Хотите спасти свой катер? - остановил галдеж старший лейтенант Дмитров. - Если хотите - соглашайтесь. Я тоже не вижу иного выхода…
В эти дни старшина группы мотористов Николай Рязанов часто говорил о том, как повезло им заполучить в командиры настоящего инженера. Евгений Сергеевич Дмитров свободно разбирался в фасонных деревяшках: дубовых и сосновых, читал чертежи, показывая, где флортимберсы, футоксы, карленгсы, кокоры. Хотя командир учился в «паровозном» институте, но знал всякую технику. При нем дело шло гораздо быстрее.
Через шесть недель по обновленному крепкому скелету уже настилали доска к доске добротную обшивку, а между слоями закладывали водонепроницаемую прослойку - вроде клеенки. Палубу конопатили и заливали щели черной горячей смолой - пеком. Предстояло заделывание мелких щелей днища просмоленной ворсой, затем их замазывание специальной непроницаемой пастой - шпаклевкой, потом окраска рыжей водостойкой масляной краской - суриченье и, наконец, окончательная покраска корпуса. Каждый слой требовал тщательной просушки, торопливость при этом была вредна, то есть до ходовых испытаний и возвращения катера в боевое ядро оставалось не меньше месяца.
Пока шел ремонт, по узкому коридору, пробитому армиями Ленинградского и Волховского фронтов у Шлиссельбурга, проложили железную дорогу, и вскоре в Мурманск прикатили на платформах шесть торпедных катеров добротной ленинградской постройки. Еще прибыл на борту океанского транспорта первый катер из красного дерева, на котором все было крупнее и больше: длина, ширина корпуса, скорость - и кроме четырех торпед имелись две скорострельные пушки и два спаренных пулемета. Вот и вышло, что вместо единственного на весь флот отряда торпедных катеров стало уже три отряда. Капитан второго ранга В. А. Чекуров формировал из отрядов отдельный дивизион.
- Получили бы раньше такую силищу, - посмеиваясь, говорил мичман Попов, - и не стало бы вашего катера. Кому теперь нужен Тришкин кафтан?
Но все понимали - мичман дразнится. Кафтан-то был не Тришкиным, а Поповским, и шили его прочно, без прорех. Старший лейтенант Дмитров, погладив ладонью гладко струганный борт, ответил Попову:
- Кафтан так кафтан. А мы еще на нем повоюем.
Боцман, главный старшина Филинов, трижды сплюнул при этом через плечо и постучал по дереву костяшками пальцев. В шутку, конечно, в том смысле, что идет война и нечего тут загадывать. И ведь прав оказался боцман. Неделей спустя уже всей командой поминали тот разговор.
22 декабря после завтрака в Салме стояла малая вода, и два острова соединились с мысом Лопским осушками. По ним и прибежал в эллинг рассыльный из штаба за старшим лейтенантом Дмитровым. В штабе Евгению Сергеевичу объявили о временном назначении командиром другого звена, которое надлежало сегодня же к вечеру вывести на боевое дежурство в Пумманки. Подмена заболевшего командира была самым обычным делом. Дмитров, ничуть не удивившись, стал знакомиться с командой ТКА-14 и с ведомым катером ТКА-201 старшего лейтенанта Д. Л. Холодного.
Вот только жаль, что не было в Салме капитана второго ранга Чекурова, которого Дмитров пока не знал даже в лицо. Занятый формированием отдельного дивизиона, новый командир воинской части был вынужден на первых порах много времени проводить в Полярном и в Мурманске, согласовывая и утверждая важнейшие документы, без которых невозможно вести бой в море.
В сумерках на новом дивизионе объявили боевую тревогу. Воздушная разведка обнаружила в Бос-фиорде три вражеских транспорта, шесть сторожевых кораблей, четыре тральщика и десять сторожевых катеров. Эта армада вся вместе называлась конвоем и готовилась выходить из фиорда в открытое море. Требовалось обязательно перехватить корабли противника и не пустить дальше.
Как это сделать, если началась снежная буря? Самолет-разведчик едва успел увидеть слабые огоньки посадочной полосы. Аэродромы сразу же замело. Летающие торпедоносцы «Ил-4» не могли разбежаться для взлета. Подводным лодкам и метель, и шторм не мешали, зато скорость была совсем не такой, как на нынешних атомных. Те лодки никак не успевали загородить путь конвою.
Командующий флотом не сразу согласился выдать боевую задачу торпедным катерам. Но, кроме них, некому было поручить такое дело. Командующий знал о том, что в море шторм со снегом, а низкие черные облака сделали полярную ночь еще темней. Но он подписал приказ. Вот и получилось, что старший лейтенант Дмитров повел свое временное звено не на дежурство, а сразу в бой.
23 декабря 1943 года
Приказ, объявивший по флоту о создании отдельного дивизиона ТКА, был подписан 15 декабря 1943 года. Он собрал в одной базе пятнадцать катеров, десятки офицеров, две сотни рядовых и старшин. И уже со следующего дня война стала навязывать им неотложные дела. Если бы все катера находились в полной готовности? Но на пополнение команд пришли юнги или молодые бойцы, которые ни разу не были в штормовом море или в бою. Молодежь требовалось сначала научить воевать, провести обычным путем от простого к сложному. Но ровно через неделю обстановка навязала капитану второго ранга Чекурову поход в снежную бурю с организацией групповой атаки торпедных катеров, которая до того вообще не практиковалась на Северном флоте. Что же касается наличных сил, то их почти не было. Вновь назначенный комдив мог выпустить в такую погоду только три катера, воевавших здесь с сорок первого года. Еще один - ТКА-201 - был из новых, но команда на нем подобралась из обстрелянных моряков. В итоге наскребли всего четыре боеспособные единицы, и тогда Чекуров рискнул привлечь в качестве флагманского самый крупный катер, вооруженный четырьмя торпедами. Правда, командиром там был юный лейтенант, недавний выпускник из училища. К такому сложному бою он еще не был готов. Но флагман Чекуров надеялся, что успеет подсказать этому лейтенанту, как поступать тому по ходу боя, и одновременно сможет управлять атакой остальных катеров.
Три торпедных катера выскочили из Салмы в 15 часов 24 минуты, или, по-морскому, 15-24, два других катера - из Пумманок в 16-10. Они мчались во тьме декабрьской полярной ночи. А ночь хлестала колючей крупой по глазам. А море катило густую волну, и пена на гребнях тоже казалась снегом. Обе группы катеров приближались к месту встречи, которая называлась точкой рандеву. Нарастала тревога, что они не найдут друг друга во мраке, задернутом еще метелью. Как удалось Василию Зимовцу, боцману флагманского катера, различить смутные силуэты у мыса Вайтолахти?