Дом был старый, каменный, но хозяева привнесли в него блага цивилизации. Джамшид с гордостью щелкнул включателем, и при электрическом свете Рекха из богини превратилась в обыкновенную девушку. Кроме светлой кожи она отличалась еще и необычным цветом глаз. Глаза ее были синими, как утреннее небо Лакхнау. Я так смотрел на нее, что Лена толкнула меня локтем.
Нас пригласили в гостиную, обставленную вполне современно. Здесь было старенькое фортепиано, фотографии членов семьи на каком-то пикнике, диван, кресла - как в обычных домах. Но всюду валялись ножные браслеты, одиночные бубенчики, реквизиты для спектаклей - копья, луки, венки из искусственных цветов. Женщины вмиг убрали их и накрыли стол.
За ужином я убедился, что Лакхнау оказался верен себе. Мы брали невообразимо вкусную еду с фарфоровых тарелок пальцами, сидели вокруг низкого столика поджав ноги и передавали друг другу бутылку с «Кока-колой».
- Что такое - катхак? - спросил я.
- Это танец, - пояснила Лена. - Он появился в Лакхнау в XVII веке, во время правления Великих Моголов.
Лена болтала с Джамшидом, а я очень хотел и не решался обратиться через нее к Рекхе. Она лукаво улыбалась, замечая мое внимание, но потом ускользнула из комнаты - ее позвала мать. Скучая без девушки, я стал рассматривать фотографии на стене, и заметил среди них миниатюру. На ней изображалась свадьба на индийский манер, хотя одежды на женихе были мусульманские - галабея и тюрбан. Жених был стар, со спокойным и умным лицом, а невеста, наоборот, очень юная, почти девочка. Она показалась мне похожей на Рекху. Художник не забыл даже синие глаза. Самое интересное, что под миниатюрой в персидском стиле была надпись на санскрите.
- Спроси, кто нарисовал Рекху, и что там написано, - попросил я сестру.
Лену тоже заинтересовала миниатюра, и она указала на нее хозяину дома.
- Это не Рекха, - засмеялся Джамшид. - Это Гури, наша родоначальница. Именно она придумала танец, которым вы любовались сегодня. Художник изобразил ее свадьбу. Это было, примерно, в 1705 году. Надпись внизу гласит «Катха кахе со катхак», то есть: «Тот, кто рассказывает историю».
- А старик, за которого выдают Гури?.. - спросила Лена. - Она так молода, но не выглядит несчастной.
- Это шейх Хафиз[4] Камлалл Джаханабади, - с гордостью объяснил Джамшид. - Он был советником при дворе Великого Могола Аламгира.[5] Того самого, кто поклялся уничтожить культуру индусов - наши танцы, песни, поэмы, храмы. Хафиз Джаханабади был мусульманином из почтенной семьи, а Гури - незаконнорожденной таваиф...[6]
Лене пришлось переспросить значение непонятных слов, и хозяин, хитро улыбнувшись, шепнул что-то старшему сыну. Тот вышел и вернулся с простой школьной тетрадкой, листы которой были заполнены крохотными, но четкими английскими буквами.
- Это записал еще один мой сын, - сказал Джамшид, - он не хочет быть артистом, и я отправил его в Дели. Он поступил в университет, чтобы стать адвокатом. Может, он и прав. Молодежь сейчас редко идет по стопам родителей. В прошлом году Раджив нашел записи шейха Джаханабади, и перевел с санскрита на английский нашу семейную историю. Я научился английскому, чтобы общаться с туристами, но писать и читать не умею. Возьмите, переведете на русский. Мне будет приятно.
Лена попыталась возразить, что перевод семейной истории - это драгоценность, и мы не можем забрать ее. Но Джамшид пояснил, что у него сохранился оригинал, а тетрадь, которую он предлагал нам - копия, поэтому мы со спокойным сердцем можем принять подарок.
Когда нас провожали, я снова увидел Рекху. Она танцевала на каменных плитах внутреннего двора под аккомпанемент пения матери. Желтые звезды смотрели на нее и перемигивались, как заговорщики, а слива осыпала лепестками. И девушка вновь показалась мне богиней, небожительницей.
Лена крепко сжала мою ладонь, и потянула за собой.
- Приходите завтра! - приглашал нас Джамшид. - Рекха будет танцевать для вас!
Потом было еще несколько ярких, удивительных дней в древнем городе. А ночью я неизменно бывал у дома со старыми сливовыми деревьями и смотрел танцы под звон бубенцов. И только вернувшись из путешествия я раскрыл тетрадь, чтобы узнать удивительную историю шейха Джаханабади и таваиф Гури...
1
История, рассказанная шейхом Джаханабади
Так получилось милостью Аллаха, что я был первым, кто увидел ее. Был месяц азар, и была ночь. Я засиделся, просматривая «Книгу исцелений» Абу Синны, и не сразу услышал стук в дверь. Кормилица Хадиджа, которая после смерти моей дражайшей Басиме заменила хозяйку, проснулась и пошла открывать.
Предоставив Хадидже разбираться с нежданными гостями, я перевернул страницу, пробегая пальцем строчку справа налево. Это была моя любимая книга, я часто перечитывал ее, хотя и знал едва не наизусть.
Ворчанье Хадиджи становилось громче, и вскоре она уже кричала, призывая на чьи-то головы проклятья всех джиннов.
- Что там, Хадиджа-джан? - спросил я, но кормилица захлопнула двери и задвинула для верности засов.
- Попрошайки с улицы, - возмущено заявила она, застыв на пороге в белой неподпоясанной галабее и со светильником в руке.
- Дай им все, что найдешь на кухне, и пусть уходят с миром, - сказал я, возвращаясь к мудрости Абу Синны.
- Сама разберусь, кому и что давать из этого дома, - буркнула Хадиджа, глядя на меня с неодобрением. - Почему вы не спите? В вашем возрасте...
- Хафиз Камлалл! - раздался вдруг женский голос с улицы. - Открой!
Моя кормилица оказалась у окна быстрее, чем я успел моргнуть.
- Пошла вон, бесстыдница! - крикнула она и в сердцах плюнула за подоконник.
- Кто это? - спросил я.
- Попрошайки, - с мрачным упрямством ответила Хадиджа. - Они не стоят вашего внимания.
- Хафиз! Ради Аллаха! - снова позвали с улицы.
- Кто там? Кому не спится в столь поздний час?
Почему-то в сердце моем этот горький голос поселил тревогу. Я отложил книгу, поднялся с ковра и пошел открывать сам, хотя Хадиджа пыталась помешать.
Передо мной стояла женщина, закутанная в покрывало. Под локоть ее поддерживала девочка, яркий наряд которой сразу указал мне, к какому сословию принадлежат мои полночные гости.
- Не прогоняйте, хафиз! - торопливо сказала женщина, открывая лицо. Ее я тоже узнал сразу. Не было в Лакшманпуре человека, который не узнал бы ее. Это была Мохана - хозяйка Дома Счастья. Самого богатого и изысканного притона куртизанок, развратных музыкантш и певиц, танцовщиц, и чтецов, осмеливающихся назвать себя поэтами.
- Постыдилась бы появляться у этого порога, - сказал я, не торопясь, однако, закрыть двери. Что-то - вероятно, воля Аллаха - удержало меня. А впрочем, я никогда не отличался торопливостью.
- Простите, хафиз! - Мохана низко поклонилась, и это было не похоже на нее. Обычно она вела себя высокомерно, ибо пользовалась покровительством самого наваба.[7] - Моя дочь умирает, я прошу вас помочь.
- На все воля небес, - ответил я, - пусть наваб позовет своих лекарей. Иди, женщина.