Он был старше меня лет на сорок. Совсем седой, немного сутулый, но глаза смотрели по-прежнему зорко. Одевался он всегда просто и не любил чревоугодия. Вот и сейчас на нем был выцветший халат, а рядом стояло блюдо с пресными лепешками.
Он призвал немногих. Кроме меня и наваба были еще двое сановников. Аламгир более слушал, нежели говорил. Фразы его были коротки, казалось, что он думает о чем-то своем. Вскоре падишах отпустил князей, и, оставшись со мной и с навабом, стал более разговорчив.
Великий Могол ехал в Дели с алмазных копей и подарил нам по три неограненных камня величиной с голубиное яйцо. Он поведал, что собирает войско, чтобы покончить с мятежным принцем Акбаром, который переметнулся к раджпутам, но просил держать это втайне, ибо все еще надеялся, что сын одумается и вернется к истинной вере.
Пока мы беседовали, мимо дворца прошла толпа разодетых таваиф. Они пели и смеялись, а два молодых князя собственноручно несли факелы, указывая им дорогу. Аламгир нахмурился.
- Это переходит дозволенное, - сказал он, мрачнея. - Слышал, что и тебе, хафиз, досаждала местная блудница?
- Все закончилось, падишах, - ответил я.
- Мы наказали негодницу, чтобы остальным не было повадно, - вступил в разговор наваб.
Аламгир откинулся на подушки, губы его сжались в узкую полоску.
- Не похоже, что из этого извлекли урок! - сказал он жестко, и наваб сначала покраснел, а потом побледнел. - Они продолжают свободно разгуливать по моему городу!.. Продолжают смеяться и развращать юношей!.. Так быть не должно.
Великий Могол погрузился в раздумье, а мы с навабом боялись пошевелиться. Прошло достаточно много времени, когда Аламгир снова заговорил:
- Я решил. Аллах требует, чтобы я хранил эту страну от разврата. Повелеваю завтра же собрать всех блудниц и утопить.
- Повелитель!.. - прошептал наваб, вцепившись себе в колени. Перо на его тюрбане мелко задрожало.
- Ты хочешь возразить? - Аламгир холодно посмотрел на наваба, отчего тот втянул голову в плечи и потупился. - Молчишь? А ты, хафиз?..
Помедлив, я положил подаренные алмазы на столик перед падишахом, встал на колени, поклонился, уткнувшись лбом в ковер, и сказал:
- Воля твоя, но пророк советовал не судить поспешно.
- О чем это ты?
- Многие из женщин, что живут в веселых кварталах, могут исправиться. Не все довольны такой жизнью. Было бы жестоко судить их вместе с остальными.
- Пророк велел побивать блудниц камнями! - возразил Аламгир.
- Воля твоя, повелитель, - твердо сказал я, - но позволь напомнить, что письменного свидетельства об этом не оставлено, и что пророк также сказал: обходитесь с женщинами достойно, и если они вам не по нраву, то, может быть, Аллах устроил в этом великое благо.
- Какое же благо в том, что блудницы заполонили город?! - спросил падишах, грозно глядя на меня.
- Может, Аллах удостоил тебя великой милости - ты обратишь на пусть спасения многие души, и тем самым добудешь себе место в джанне, - сказал я и без страха встретил его взгляд.
Он снова задумался, и это был добрый знак.
- Будь по-твоему, хафиз, - произнес он наконец. - Пусть те, кому уготовано Аллахом, спасутся. Я даю месяц для того, чтобы всех продажных женщин выдали замуж. Кого не пожелают взять - утопите без жалости! И горе всем вам, если хоть одна блудница покинет город незамужней!
В ту же ночь Великий Могол отбыл в столицу, а на следующее утро на площади зачитали его приказ. Было много споров, но те, чья жизнь зависела теперь от воли мужчин, не тратили время. Я видел, как пестрая стайка таваиф накинула на головы покрывала, и разбежалась в разные стороны. Наверное, кто-то хотел предупредить подруг, а кто-то торопился напомнить поклоннику о пылких заверениях в любви.
Теперь каждую неделю в Лакшманпуре играли свадьбы. Одна за другой мимо моего окна тянулись пышные процессии - то индусы вели жениха и невесту, связанных друг с другом гирляндами цветов, то чинно шествовали последователи пророка - впереди мужчины, а следом за ними - женщины, похожие в своих хиджабах на коконы, поставленные на разноцветные чувяки. И каждый день мимо проходила Гури. Проходила, останавливалась, кланялась, шла дальше.
На закате жизни время летит быстрее, чем в молодости. Этот месяц показался мне коротким, как полвздоха. Хадиджа ворчала, что я сижу у окна с упорством, достойным горы Гира.[21] Я не отвечал ей, но бессонница все больше и больше одолевала меня.
В один из последних дней, установленных Аламгиром, Гури, поклонившись, подошла ближе и заговорила.
- Хафиз! - позвала она, просительно складывая руки. - Простите, что осмелилась обратиться к вам. Примите сегодня прощальный поклон вашей покорной слуги.
Я посмотрел в ее синие глаза, и сердце мое смягчилось.
- Почему ты прощаешься со мной? Ты уезжаешь? - вопрос сорвался с языка сам собой, словно бубенец с нитки.
Гури мягко улыбнулась:
- Да, хафиз.
- Значит, ты вышла замуж, как повелел Аламгир?
- Да, хафиз.
Я кивнул, и углубился в чтение, а она удалилась. Так же, как и вчера, и позавчера, и месяц назад. Строчки сливались в одну сплошную линию, а буквы никак не желали обретать четкие контуры. В конце концов, я отложил книгу, ушел в сад и просидел там до темноты.
- Пришла эта женщина! - с осуждением сказала Хадиджа, когда я вернулся в дом.
- Гури? - спросил я, и голос мой дрогнул.
Старуха уставилась на меня:
- Какая гурия?![22] Пришла городская сводня! Просит встречи с вами! Я сказала, чтобы она убиралась.
- Позови ее, - сказал я коротко.
- Я, верно, ослышалась, хафиз...
Раньше я никогда не повышал голоса на Хадиджу, но все когда-то бывает впервые:
- Позови Мохану! - приказал я, и кормилица обижено поджала губы. Но мне не было дела до ее обид.
Главная таваиф не заставила себя ждать и после приветствий открыла лицо. Она была по-прежнему красива. Красива так же, как в тот день, когда впервые осмелилась придти к моему порогу. Я понял, что она вышла замуж - ладони ее были расписаны хной. Я ни о чем не спрашивал, потому что не знал о чем спрашивать. Мохана села передо мной на пятки и сказала:
- Мне нужно поговорить с вами о моей внучке, о Гури.
Так как я не ответил, она продолжала:
- Вы ведь знаете, что падишах приказал утопить тех таваиф, кого не возьмут замуж. Сегодня их заперли в подвале дворца, а завтра казнят. Гури среди них.
- Но она сказала, что вместе с мужем уезжает из города.
- Моя внучка солгала вам. Она не вышла замуж, - Мохана вдруг расплакалась и мгновенно превратилась из величественной красавицы в старуху с насурьмленными бровями. - Я все прокляла из-за этой глупой девчонки! Она ничего не хотела слышать!.. Она отвергла всех поклонников. Она не захотела принимать у меня Дом Счастья, а ведь тогда ей не понадобилось бы продаваться, как пришлось делать мне в ее возрасте!.. После приказа Аламгира нашлись мужчины, пожелавшие взять ее в жены, но она всем отказала. Она думает только о вас. Шайтан помутил ее разум. Я и ее мать поседели раньше времени.
Если она ждала ответа, то не дождалась его. Я молчал, уронив калам на колени. Чернила пачкали мою одежду.
- Она так талантлива, - продолжала Мохана. - Я не сразу разглядела ее, это моя вина. Гури слаба телесно, как и моя бедная дочь, но дух ее тверже алмаза! Чтобы выступать на муджаратах, она придумала новый танец. «Катха кахе со катхак!» - тот, кто рассказывает историю! И это было великолепно! Она создала новое направление в нашем искусстве! А ее газели? Никогда не слышала ничего подобного! Кажется, само сердце поет их! Мне не хочется жить, хафиз, едва я представлю, что завтра ее свяжут, как барашка, и принесут в жертву жестокости нашего правителя... Наверное, я прошу слишком много, но вы в ответе за ее жизнь! Вы спасли ее при рождении, вы дали ей имя, вы смутили ее сердце!.. Прошу, сходите во дворец. Наваб сообщил, что Великий Могол тайно приехал в наш город, чтобы присутствовать при казнях. Вы можете уговорить падишаха смягчиться! Сделайте это, молю вас! Заклинаю кровью вашей покойной жены!.. Святой кровью Басиме!..