- Оставь этот дом, - сказал я. Сказал тихо, и Мохана не расслышала. Мне пришлось повторить. Сводница вздрогнула, как от удара, потом поникла, и, тяжело поднявшись, вышла. На улице еще какое-то время раздавались ее шаркающие шаги.
4
Было около полуночи. Я достал праздничный шервани[23] из белого шелка, оделся и зажег фитилек в переносном светильнике.
- Куда это вы направились? - послышался голос Хадиджы. - Что это вы задумали?!
Я захлопнул дверь прежде, чем она успела добежать до порога, и поднял светильник повыше, освещая себе путь.
Дворцовая стража проводила меня удивленными взглядами, когда я сказал, что хочу поговорить с падишахом. Великий Могол еще не спал. Ему доложили обо мне, и он разрешил войти.
Он встретил меня благосклонно и предложил сесть. Расспросил о здоровье, поинтересовался моим мнением об умении нового казначея. Потом спросил причину, по которой я побеспокоил его.
- Я хочу жениться, падишах, - сказал я.
Удивлению Аламгира не было предела. Он засмеялся, и это был хороший знак.
- Ты позабавил меня, хафиз, - сказал он. - Ради этого ты преодолел в столь поздний час половину города и нарушил мой отдых? Но я доволен, что ты решил забыть свое горе. Мой отец потерял разум, когда умерла его любимая жена. Он перестал интересоваться жизнью, и потерял все - власть, богатство, и умер в тюрьме. Нашему государству нужны верные и достойные люди. Я буду молить Аллаха, чтобы ты успел оставить наследников.
Он пытливо посмотрел мне в лицо:
- Кто она? Ты пришел ко мне, значит, опасаешься, что родные не дадут разрешения на брак. Говори, я помогу. Назови ее имя, и женщина станет твоей.
Я вздохнул и сказал:
- Хочу взять одну из таваиф, которые заперты в подвале дворца. Из тех, кого поведут завтра на казнь.
Аламгир перестал улыбаться и отставил в сторону пиалу. Некоторое время он молчал, то сжимая, то поглаживая кисточку подушки, лежавшей под его локтем.
- Значит, и мудрость пала в прах перед пустой красотой... - сказал он. - Я думал, тебе уже ничто не страшно в этом мире.
- На все воля Аллаха, - ответил я.
- Как ты можешь просить таваиф? Разве мало достойных девушек? Я найду тебе хорошую жену, которая будет жить по законам ислама.
- Век живи, повелитель, но мне нужна только она.
- Шайтан не дремлет, - произнес Аламгир, и я понял, что навсегда теряю его расположение. - Я приказал бы казнить тебя, хафиз, чтобы тем самым спасти от харама, но не сделаю этого. Твои прежние заслуги связывают меня. Хорошо. Иди и забирай ее. Но помни, что теперь ты лишен всех милостей и больше ни о чем не смеешь меня просить.
Я поклонился падишаху, поблагодарил и ушел. Когда за мной закрывали двери, Аламгир громко, так чтобы я услышал, велел нукерам[24] никогда больше не впускать меня во дворец.
В подвал, где держали таваиф, меня пропустили без препятствий. Подняв светильник повыше, я увидел обреченных. Их было много - около сотни. В ночь перед казнью им не дали ни еды, ни питья - Аламгир считал, что не стоит тратиться на тех, кого завтра не будет в живых. Ожидая рассвета, женщины расстелили на полу юбки - и сидели, и полулежали на них. Некоторые плакали, некоторые молились, но все - как одна - вздрогнули, когда скрипнула подвальная дверь, и повернулись к выходу. Глаза их - жадные, печальные, заплаканные, злые, сияли в полумраке, как звезды над Лакшманпуром. Я положил ладонь на деревянную решетку, разделявшую меня и пленниц, и позвал Гури по имени. Почему-то я боялся, что не узнаю ее. Таваиф взволнованно зашептались, а я нашел, наконец, свою танцовщицу. Она медленно поднялась мне навстречу.
Никогда еще мы не находились столь близко друг от друга. Я просунул руку сквозь прутья и впервые прикоснулся к ней. Погладил ее волосы, не убранные в косу.
- Почему ты солгала мне? Почему сказала, что вышла замуж? - спросил я.
Гури устало улыбнулась и не ответила на вопрос. Она сказала:
- Доброй ночи, хафиз.
- Аллах подарил нам добрую ночь, - сказал я, стараясь держаться спокойно, но это плохо получалось. - Я пришел за тобой, потому что хочу жениться на тебе. Аламгир дал свое согласие.
Губы ее приоткрылись, а между бровями пролегла морщинка:
- Вы хотите меня в жены?
- Да, - ответил я.
Один из нукеров отомкнул замок, кивком предлагая Гури выйти. Она двигалась словно во сне, и я, не утерпев, шагнул за решетку, взял ее за плечо, и потянул наружу.
Она вдруг заплакала. Тихо, лишь слезы катились и катились по щекам. Я чувствовал это, потому что она прижалась лицом к моей руке.
- Благодарю вас, хафиз, - ответила она, наконец. - Аллах видит, я мечтала об этих словах едва ли не со дня нашей встречи. Как вы узнали, что я здесь?..
- Мохана приходила и умоляла спасти тебя. Ты знаешь свою бабку - кто может отказать ей? Пойдем, нам надо успеть до рассвета.
Но Гури медлила. Она повела плечом, освобождаясь от меня, и замерла. Бледность все больше и больше заливала ее лицо. Пожалуй, она никогда не была так красива. Потом она опустилась передо мной на колени и поцеловала край одежд:
- Благословите свою рабыню, хафиз. Благодаря вам, я умру счастливой.
- Ты не умрешь, - возразил я. - Великий Могол отпускает тебя.
- А их?.. - она приподнялась и указала в сторону решетки, из-за которой на нас смотрели блестящие глаза. Мне вновь припомнилась черная ночь месяца азар. - Их он тоже помилует?..
- Нет, - сказал я через силу. - Тебя одну.
Гури покачала головой:
- Я не могу, хафиз. Простите меня. Как я оставлю подруг? Будет ли это справедливым? Помните ваши слова, однажды там, в саду?.. Вы сказали, чтобы жить по закону Аллаха, слова и дела должны исходить из сердца. Все остальное - харам. Пойти с вами, спастись - это харам. Хотя мне и хочется этого больше всего на свете, мое сердце подсказывает, что я должна остаться здесь.
- Ты поступаешь неразумно, - только и мог произнести я.
- Неразумно? - она горько усмехнулась. - Я поступила бы неразумно, если бы пошла с вами и стала вашей женой... А еще - обузой для вас, грузом на совести. Вы - уважаемый человек, ведете праведную жизнь. А кто я? Таваиф, танцовщица без роду и племени, женщина для муджарата...
- Не беспокойся, брак будет только для вида, - сказал я тише, чтобы никто нас не услышал. - Ты будешь свободна, и продолжишь жить так, как тебе нравится.
Она сухо рассмеялась:
- Неужели вы ничего не понимаете, хафиз? Зачем мне такая свобода? Верните меня туда, - она прислонилась к решетке. - Пусть свершится воля Аллаха.