больше всего на свете, чтобы я находилась в Омахе или еще где-нибудь в окрестностях и не смогла услышать ядреные шутки Эндрю.
— Расскажите побольше, — приободрила я Эндрю, и он не заставил себя просить.
— В те времена мы были бедны money[194], — продолжал он. — Зато богаты romance[195].
Последние слова он произнес, бросив на Тетушку плутовской взгляд.
— Да, Вильхельмина, так было тогда! А ты и теперь такая же веселая?!
Я взглянула на Тетушку. Возле рта у нее уже обозначилась складка.
— Веселая ли она?! — ответила я вместо нее. — Да это самая бойкая и шутливая девица, с которой можно путешествовать по странам и континентам. Однако не так-то легко удержать ее в границах дозволенного!
Когда через несколько часов мы отправились спать, Тетушка все еще выглядела затравленной. Я спела ей, чтобы она успокоилась.
— Any time is the time to fall in love[196], — пела я.
Но не похоже, что песня помогла.
Утверждают, что Чикаго — самый американский из американских городов Америки. God save America[197], я верю, что это так! Жить в Чикаго, должно быть, примерно то же самое, что общаться с ужасно подвижным ребенком, который каждую секунду находит выход своей энергии. Вначале это очень стимулирует, нравится, и думаешь, что никогда в жизни не встречал такого живчика. Но вскоре сидишь с ним совершенно вымотанный и мечтаешь, что наконец настанет время, когда ребенку будет пора ложиться спать.
Оглушающий, лихорадочный, кипучий хаос большого города, заполняющий до краев «The Loop»[198] в Чикаго, думаю — единственный в мире, такого нигде не найти. Нью-Йорк по сравнению с Чикаго кажется совершенно спокойным и мирным городом. А представить себе, что сто лет назад Чикаго был маленьким городком, едва ли насчитывающим пятьдесят тысяч жителей!
Мы с Тетушкой бродили в «The Loop», пока не почувствовали, что наши нервы превратились в сплошной запутанный клубок, и помчались по улицам, словно кто-то гнался за нами. В конце концов мы шмыгнули в ленч-ресторан, чтобы отдышаться и немного перекусить.
Обращение с людьми в Чикаго определенно более свежее, непринужденное и сердечное, чем где-либо, даже в Америке.
— Did you girls enjoy your lunch?[199] — дружелюбно спросила наша официантка, когда мы поели.
У Тетушки был несколько смущенный вид, когда ее назвали «девушкой», но она перенесла это с удивительным самообладанием. И только я хихикнула. Потом мы пошли в колоссальный универмаг Маршалла Филда[200], чрезвычайно знаменитый на всю Америку, Тетушка осторожно остановилась у прилавка и потрогала блузку. К ней тут же подошла маленькая, дико размалеванная Девица лет восемнадцати и услужливо спросила:
— Сап you help, honey?[201]
Если бы дома в «Н. К.» Тетушку назвали «дорогая», она, вполне вероятно, обратилась бы в дирекцию с жалобой. Но, уже постепенно начав привыкать к диким американским обычаям, она лишь с чуть заметным упреком взглянула на продавщицу и удалилась.
Эндрю каждый вечер являлся к дядюшке Элуфу. Мне было предельно ясно, что делал он это не ради меня. Нет, Эндрю все больше и больше хотелось говорить о той беседке. Для меня, любившей разнообразные темы, оставалось загадкой, как можно извлечь столько всего из одной-единственной маленькой несчастной беседки. Однако справедливости ради следует признать, что Эндрю немного говорил и о своей ремонтной мастерской. Это было хорошее предприятие, где трудился десяток рабочих.
Совершенно очевидно, что в настоящее время Эндрю не был беден money. И думаю, в romance у него тоже недостатка не было. Он пригласил Тетушку и меня покататься в его автомобиле. Однажды вечером он пожелал немедленно взять нас с собой на baseball-match, но на меня обрушилась небесная кара в виде каких-то необъяснимых ревматических болей в правом плече, так что Тетушке пришлось ехать одной.
— Приходи не слишком поздно, — строго сказала я ей. — И не болтай потом целую вечность с Эндрю на веранде, а возвращайся сразу же к старушке Кати. А сейчас я пойду со своим ревматизмом, лягу и буду читать хорошую книгу.
Тетушка стояла предо мной — бессильная жертва самых противоречивых чувств. С одной стороны, она охотно поколотила бы меня, с другой — она боялась угрожающего моей жизни ревматизма, которым, как она считала, я заболеваю. И наконец, ей хотелось поехать с Эндрю. Но я успокоила ее.
— Беги, маленькая шалунья! — сказала я. — Эндрю уже ждет тебя в машине и сигналит. И пусть мои старческие недуги не помешают тебе повеселиться от всего сердца.
198