Жюльетта веселилась как дитя. Мне показалось, что она чересчур возбуждена: наша сказочная прогулка вкупе с афронтом доктора составили коктейль, ударивший ей в голову. Так бедна событиями была ее жизнь, что она реагировала на все исключительно остро.
Ночью моя жена спала плохо. Наутро начала кашлять. Я злился на себя: как я мог позволить ей бегать с непокрытой головой под снегом и глотать сотнями снежинки?
Простуда, ничего серьезного – но о прогулке в тот день не могло быть и речи.
Я принес ей в постель липовый отвар.
– Придет он сегодня?
Нам уже не надо было уточнять, кто это – «он».
– Может быть, наше отсутствие вчера его обескуражило.
– В прошлые разы в четыре часа у нас горел свет в гостиной. Мы можем не зажигать его.
– Вчера свет не горел. Это не помешало ему прийти.
– Эмиль, а мы вообще обязаны ему открывать?
Я вздохнул, подумав, что устами младенца глаголет истина.
– Хороший вопрос.
– Ты не ответил.
– Нет закона, обязывающего нас открывать ему дверь. Но из вежливости приходится это делать.
– А мы обязаны быть вежливыми?
Она снова попала в самую точку.
– Быть вежливым никто не обязан.
– Тогда в чем дело?
– Дело, Жюльетта, не в том, должны ли мы, а в том, можем ли.
– Не понимаю.
– Как, имея за плечами шестьдесят пять лет вежливости, в одночасье стать хамом?
– Неужели мы всю жизнь были вежливы?
– Сам факт, что ты задаешь мне этот вопрос, говорит о том, до какой степени в нас укоренились хорошие манеры. Мы так вежливы, что вежливость стала нашей второй натурой. Она подсознательна, а с подсознанием не поспоришь.
– Может, все-таки попробовать?
– Как?
– Если он постучит, а ты в это время будешь наверху, ты вполне можешь не услышать стука. Тем более в твоем возрасте. Это даже не хамство.
– А почему я буду наверху?
– Потому что я заболела, и ты сидишь у моей постели. И вообще, это его не касается. Подняться на второй этаж – что тут невежливого?
Я понимал, что она права.
В четыре часа я был наверху, в спальне, у постели больной. В дверь постучали.
– Жюльетта, я его слышу!
– Он об этом не знает. Ты мог бы и не услышать.
– Я его прекрасно слышу.
– Ты вообще мог бы спать.
– В этот час?
– Почему нет? Я больна, ты пришел посидеть со мной и уснул.
Я чувствовал себя все хуже. В горле стоял ком. Жена взяла меня за руку, как бы желая прибавить мне мужества.
– Он скоро перестанет.
Вот тут она ошибалась. Мало того что он не перестал – он стучал все сильнее. Я мог бы его не услышать разве что на шестом этаже. А дом у нас был двухэтажный.
Шли минуты. Месье Бернарден барабанил в дверь как одержимый.
– Он ее вышибет.
– Он сумасшедший. Бешеный.
Сосед между тем не унимался. Я представил его огромную тушу – долго дверь не выдержит под таким напором. А без двери зимой мы просто не выживем.
Дальше – больше: он принялся молотить кулаками непрерывно, с интервалом меньше секунды. Я и не подозревал в нем такой силищи. Жюльетта побелела; ее дрожащая рука выпустила мою.
И тут произошло нечто ужасное: в тот же миг я почти кубарем скатился с лестницы и открыл дверь.
Лицо нашего мучителя раздулось от гнева. Я так испугался, что не мог произнести ни звука и только посторонился, пропуская его. Он снял пальто, прошел в гостиную и уселся в кресло, которое числил своим.
– Я не слышал, как вы стучали, – выдавил я из себя наконец.
– Я знал, что вы дома. Снег нетронут.
Еще ни разу сосед не произносил столько слов подряд. Видимо, утомившись, он замолчал напрочь. Мне стало жутко. Его тирада доказывала, что он отнюдь не слабоумный. А судя по поведению, много хуже – опасный псих.
Потом, целую вечность спустя, он произнес еще одну фразу:
– Вчера вы ушли.
Это прозвучало как обвинение.
– Да. Мы погуляли в лесу.
Подумать только, я еще и оправдывался перед ним! Устыдившись собственной трусости, я заставил себя добавить:
– Вы так сильно стучали…
Трудно представить, сколько мужества понадобилось мне, чтобы пролепетать эти несколько слов. Но наш сосед в оправданиях не нуждался. Он слишком сильно стучал? Ну и правильно делал, раз все же вынудил меня открыть дверь!
Молчать в этот день мне было не под силу.