— О, Клавка! — удивилась тёть Нина, — Никак ночью решилась выйти? В наше время? И козлика нам привела? Ну так спасибо за угощение! Эй вы, взять Яшку! А Клавке шею свернуть! Живо!
На поляне поднялась неразбериха. Навозники бросились к бабке, а та, наподдав козлу пятками, поскакала по щебёнке.
Иван выскочил из укрытия и понёсся с мешком к костру.
По пути он задел несколько навозников и те недовольно загудели, потянув к Ивану руки. Чем ближе к пламени, тем больше раскачивалось садоводов. Ивану приходилось лавировать. Один раз он не без удовольствия снёс ветхого деда. Тот просыпался вонючей трухой.
— Ивашка, дай ляжку! — закричал сзади Юрок и заклацал зубами.
Костёр был уже в двух шагах. Иван метнул в него мешок и отпрыгнул в сторону, закрывая руками голову.
Снаряд полетел в самое пекло. Холщёвая бомба была до отказа набита высушенным козьим помётом, смешанным с ацетоном, гашённой известью и калийными удобрениями. Разлетевшаяся шрапнель должна была вернуть души собравшимся на поляне големам.
Иван ждал хлопка секунду, ждал две, а на третью решился поднять голову.
Вылезшие из золы паучьи лапки перехватили мешок. Они ловко потрошили его, и по земле раскатывался убийственный козий помёт.
На Ивана сел Юрок. Он похлопал парня по плечу и сказал:
— Теперь ты водишь.
Иван понял, что облажался.
К нему величественно подходила тёть Нина. Навозники кланялись при её приближении. Она приказала Юрку слезть и ласково заговорила с Иваном.
— Ну вот и всё, Вань.
Тот внутренне не согласился. Где-то ещё носилась баба Клава.
— Мама же завтра приедет? — как ни в чём не бывало продолжала ведьма.
Иван снова промолчал. Он смотрел, как садоводы водят вокруг костра хоровод. Только держались они не за руки, а за тонкие паучьи лапки, прорезавшиеся из песка.
— Ты думаешь, я зло? — спросила соседка. — Нет, Ваня. Я просто люблю дачу. Оглянись — все окрестные поселки уже вымерли. Там осталось одно старичьё. Пройдёт год, два, десять лет, и сюда заявится город. Он выкупит за бесценок земли, закатает всё в асфальт. И будут одни муравейники с несчастными навсегда людьми. Но наше садоводство устоит. Отсюда никто не уедет. Никто не продаст в нём дом. Все останутся здесь, как бы ни старалась Клавка. И будут счастливы. Ведь вы счастливы!?
Тёть Нине ответил довольный гул.
— Так будет, пока катится помидорка. А мы следуем за ней.
В руке тёть Нины появилось корявое жёлтое ядрышко. Юрок раскрыл Ивану рот, и женщина вложила в него томат. Мужик насильно заворочал челюстями Ивана. В пищевод потекла сладкая помидорная жижа.
В голове сразу же помутилось. Юрок подхватил обмякшего Ивана, положил себе на спину и засеменил куда-то на четырёх лапах. Столько же рук бросило парня в компост. Тот хлюпко раззявил рот, проглатывая новую жертву. В куче было вязко и жарко, как в чужом животе. Пахло разложением и концом.
Юрок схватил вилы и с усилием заворочал гнильём. Иван чувствовал, как его замешивают в навозе, как перегной вытягивает из тела что-то крохотное и светлое, как рвутся внутри невидимые нити и остывает сердце. Это был распад, разрыв всякой связи, полное и всеобщее разобщение, когда из целого и неделимого просыпаешься мелким несметным песком.
Иван закрыл глаза.
Блюдце было беленькое, с голубой каёмочкой. Иван катался по нему, норовя перевалиться через край. В последний момент, когда казалось, что ещё немного и можно шлёпнуться в траву, побег пресекал властный перст тёти Нины.
Жёлтый ноготок её больно давил Ивану на кожицу, и тот притихал.
— Ой, Любочка, здравствуй!
Иван увидел свою мать. Ещё он увидел себя — с пустым покорным лицом, бездушного. Стоит, в пне ковыряется. Иван попробовал укатиться, но тётя Нина прижала его пальцем.
— Здравствуй, Ниночка! — обрадовалась мать, — Да вот приехала, думала надо на огород скорей бежать, а там уже Ваня всё сделал! И прополол, и полил, и пересадил что надо. Помог так помог!
— Ничего, он тебе теперь всегда помогать будет... — улыбнулась тёть Нина.
'Да-да, конечно', — подумал Иван, — 'Вот только баб Клава залепит голему в лоб! Я тебя тогда сам в компосте замешаю...'
— Я чего пришла. Любочка, ты слышала новость? — тёть Нина горестно вздохнула, — Баба Клава умерла!
— Да ты что! Как?
— Упала, шею себе свернула.
— Ужас какой! — всплеснула руками мать.
— И не говори. Приходи вечером на шашлыки. Посидим, поговорим. Мы там все собираемся... А пока давай вот, помянем Клавку. Хоть и с причудами была, но не чужой человек.
Теть Нина протянула Ивана, как яичко для христования. Тот почувствовал, как его берут нежные, родные пальцы. Находиться в них было тихо и трепетно. Иван захотел закричать, но у него не было рта.
У пня заухмылялся голем. Незаметно от всех он пожёвывал гнилую щепу.
Мать отёрла помидор о передник. Затем стукнулась Иваном о соседскую помидорку.
— Вкусно, — откусив, сказала она.</p>