И вот теперь, в ожидании точных сроков выхода колонны, в которой им предстояло быть замыкающими, сожаление о том, что всё это придётся бросать, — терзало душу ротного. Добро бы, если бы оставить кому-то для пользы, — не так жалко бы было…
А то ведь просто пропадет всё и разрушится, — местным эти строения без надобности, они туалетной бумагой-то пользоваться научились от русских, да и то не все… Попервости, когда обыскивали пленных духов, у них в карманах камешки были припасены для такой нужды, потом уже стали рулончики бумаги находить…
С местными, из соседнего кишлака, отношения были дружеские: аксакалы называли его «командор Саша» и часто приглашали в гости, куда они ездили с переводчиком — таджиком Шамсиддином Халимовым. Кишлак был похож на небольшую крепость, обнесённую толстой глинобитной стеной метров пяти в высоту. За входящими закрывались массивные ворота. Несмотря на теплый прием, чувство настороженности не покидало, особенно в первые визиты: кто знает, что у них на уме? Зачем зовут?.. Со временем стало понятно, что заставу они воспринимают, как элемент собственной безопасности — чужие их не беспокоили, принимать участие в политических передрягах мирные дехкане не стремились. Укреплению отношений с «шурави» способствовало и то, что «командор Саша» разрешал им мирно трудиться в своих садах и виноградниках, расположенных в долине, — вся территория в радиусе 60 километров входила в зону ответственности восьмой роты. Часовые из разных точек наблюдали, чтобы не было чужих.
Как-то по весне, к ротному в канцелярию зашел дежуривший в этот день на четвертом посту наводчик-оператор Павел Федотов:
— Товарищ капитан, там делегация местных, из кишлака…
— Чего хотят?
— Не знаю, — их много, с животными…
Ротный поспешил вниз, где действительно сгрудились кучкой духи, с нагруженным ишаком, пытающиеся что-то объяснить замполиту Фаррахову.
Позвали Шамсиддина Халимова, тот перевёл:
— Праздник у них, ураза-байрам. Хотят угостить бойцов пловом, — обычай у них такой мусульманский.
Пока ротный слушал аксакалов, афганцы помоложе сгрузили с ишака огромный казан, приведённого с собой барана тут же освежевали и начали разделывать, разожгли костёр. Ротный позвал повара Серёгу Богданова:
— Посмотри тут за ними, мало ли…
Через пару минут Богданов доложил:
— Товарищ капитан, у них казан… помыть надо… там жир какой-то трёхсотлетний, слоем в пять сантиметров.
Мыть казан у афганцев было не принято, — в жировом слое он дольше был неподвержен старению, казаны берегли и передавали из поколения в поколение. Как ни сопротивлялись духи, — казан всё-таки помыли…
24-я сторожевая
Желание навестить родные места возникло давно, но решение о поездке сложилось неожиданно: образовался просвет в бесконечном гастрольном графике, и захотелось побыть наедине с собой. Военно-патриотическая группа, руководителем которой являлся майор в отставке Александр Жадан, моталась по городам и весям бывшего Советского Союза, пользуясь народной любовью и популярностью: туда, где они побывали один раз, их непременно приглашали ещё и ещё…
Они объехали все «горячие точки» постсоветского пространства, и ритм их деятельности в наступившее мирное время оставался по-военному напряженным.
Местом «постоянной прописки» группы стал Минск, — после распада Советского Союза 103-я гвардейская воздушно-десантная дивизия, базирующаяся в Витебске, осталась в составе вооруженных сил Беларуси, поэтому даже те, кто ушёл из армии, остались по месту проживания.
А Родиной была Украина — там, в городе Попасная, он родился, оттуда, из Донецка, призывался на срочную службу, оттуда же уезжал в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище… В Донецке находилась его родная школа, где его принимали в комсомол, с этим городом связаны самые светлые воспоминания юности.
Для путешествия он сознательно выбрал железнодорожный маршрут: за рулём автомобиля требуется сосредоточенность, а ему хотелось бездумно смотреть в окно, не отвлекаясь на происходящее вокруг.
Они договорились с братом, по крови двоюродным, а по сути — почти родным, встретиться в Москве, а потом вместе ехать в Попасную. С Сергеем они не виделись лет тридцать, — тот жил в дальневосточном городе Находка, пути-дороги их никак не могли пересечься.