- Надо издать указ об освобождении рабов! - поняв, к чему клонит Катон, предложили пунийские римляне.
- Рабы, получившие от нас свободу, действительно могли бы усилить войско, - согласился Марк, - однако такой закон неправомерен. Мы не можем действовать насилием и вмешиваться в отношения господ и рабов. Отстоять свободу Отечества могут лишь люди, добровольно вставшие на путь борьбы. Поэтому мы не будем отбирать у хозяев их достояние, но если они сами пожелают отпустить на волю своих рабов, то лучших из них мы обязательно включим в легионы.
Слова Катона вызвали новый всплеск воодушевления, и чуть ли не все члены совета заявили о готовности пожертвовать рабов на благо государства.
Катон с прежней невозмутимостью развернул свиток и призвал добровольцев расписаться под своими заявлениями. Однако его руки при этом тряслись. И, как вскоре выяснилось, не без основания: документально подтвердить свой энтузиазм согласились далеко не все. Многие же вдруг замешкались, потупили очи и потеряли руки в складках дорогих одежд, а другие, наоборот, заспешили, осененные внезапным воспоминанием о неотложных делах.
Выжав из этой прижимистой публики все, что стоили ее добрые порывы, Катон свернул свиток и вышел из зала вместе со своими друзьями, предоставив пунийской знати возможность самостоятельно осмыслить создавшееся положе-ние.
Оказавшись в своем кругу, без посторонних, соратники Катона принялись поздравлять его с невероятным успехом.
- Эти пунийцы должны были сцапать нас и выдать Цезарю с великой выгодой для своих сундуков, - говорили они. - Ты же, Марк, не только лишил их прибыли, но заставил раскошелиться еще! Хитрых воришек, стяжателей по ремеслу и мировоззрению ты чудодейственным образом превратил в римских сенаторов времен Цинцината!
- Это потому, что я обращался с ними как с людьми, а не как с пунийцами, - устало сказал Катон. - В том наша беда, что мы утратили собственную природу. Мы отказались от естественных взаимоотношений и отделились друг от друга деньгами и прочими искусственными знаками корысти, тогда как истинное богатство для человека - природный мир, а в нем - люди.
Сенаторы переглянулись и пожали плечами.
- Катон, ты уже среди римлян, а не в толпе африканцев, - заметил один из них, - расслабься, здесь некого агитировать и обрабатывать, если не сказать, дурачить.
- Вот я и говорю, мы утратили естественность, основой которой является искренность, - недовольно отреагировал Марк. - Я никогда никого не обрабатывал и не дурачил. Просто я всегда стараюсь взывать к лучшему, что есть в людях, тогда как все остальные поступают наоборот.
Помолчав, он добавил:
- Однако надо действовать, времени мало. Как мы убедились, в пунийцах тоже сохранилось доброе начало, но прежде всего они пунийцы, и вскоре в них возобладает торгашеская натура.
Катон пошел в порт, чтобы уточнить состав наличных кораблей и проверить их состояние. Там он, как обычно, тщательно записал все, что его интересовало, а потом встретился с купцами. Их он настоятельно просил не покидать город и быть готовыми к принятию груза или пассажиров.
Вернувшись в свою резиденцию, Катон застал там гонцов от Юбы и Метелла Сципиона. Как оказалось, Юба с кучкой столь же прытких всадников, как он сам, скрывается в горах и, влача жалкое существование, всю оставшуюся царственность вложил в письмо. В своем послании он солидно рассуждал о перспективах продолжения войны. Однако, если, прибыв в лагерь Сципиона, он заставил его сменить пурпурную тогу полководца на белую, то с Катоном заводить речь об иерархии не посмел. Курчавый нумидиец почтительно спрашивал, какое решение примет строгий римлянин, и сообщал, что будет ждать его в горах, если он оставит город, и прибудет с войском к стенам Утики, если Катон предпочтет дать врагу бой на укрепленной позиции. Метелл с небольшой эскадрой спрятался за крутым мысом неподалеку от Утики и тоже интересовался мнением Катона относительно дальнейших действий.
Поразмыслив над сложившейся ситуацией, Марк не дал никакого ответа, а просто задержал послов. Увы, собственных войск в Утике было очень мало, так как основные силы Катон отправил в легионы Метелла, а потому все зависело от горожан. Если бы сейчас в Утику прибыл Метелл, это удвоило бы пунийцам соблазн совершить предательство, а появление у стен нумидийцев, извечных врагов жителей пунийских городов, вызвало бы панику. Катон решил дождаться решения пунийского совета и поступить в соответствии с его выбором.