— Но не забывайте, что за Понятовским стоит Екатерина, — возражал Генский.
— Кроме России есть ещё Австрия и Пруссия, — запальчиво отвечал ему Пулавский, приехавший с юга, из Галиции. — И не в интересах этих держав, чтобы Польша была растерзана и проглочена Россией. Да и шляхта, если она сплотится воедино, — это великая сила.
— Шляхта вооружается. Назревает взрыв, — высказался другой из гостей. — А что вы думаете на сей счёт, барон?
— Убеждён, что Австрия и Пруссия не допустят, чтобы Россия поглотила Польшу, — убеждённо сказал Беньовский.
— Вы слышали компетентное мнение венгерского собрата? — сказал Пулавский. Он держался в компании как предводитель.
— Барон, наверное, прав, — произнёс Генский. — Не в интересах Австрии и Пруссии одностороннее расширение границ России за счёт польских земель. Но если все три державы полюбовно договорятся о расчленении и разделе Польши, слабой, обессиленной усобицами?
— Вы слишком пессимистичны, пан Генский, — перебил его Пулавский. — Недооцениваете силу духа вольнолюбивой шляхты... Радомская конфедерация оказалась слабой, ибо опиралась на поддержку русских. Нужна новая конфедерация, направленная как против изменника-короля, так и против его русских союзников. И такая конфедерация будет.
— Когда? — поинтересовался Беньовский.
— Всему своё время, барон. Мы считаем вас своим и оповестим в нужный час. Ведь вы будете в наших рядах?
Морис Август уклонился от прямого ответа и подумал про себя: «Это мы ещё посмотрим». Он убедился, что в среде польской шляхты созревает заговор, готовый принять некие организационные формы. Все эти посещавшие дом Генского шляхтичи были активными заговорщиками. Среди них выделялся Пулавский, очевидно связанный с главарями заговора.
При первой возможности Морис стремился уединиться с Фредерикой в одной из комнат просторного господского дома или отправиться с ней на верховую прогулку. Фредерика была неплохой наездницей. Она сама выбирала укромную лесную дорогу, пуская в галоп резвую вороную кобылку.
— Пан Морис, научите меня стрелять из пистолета, — обратилась она однажды с просьбой к Беньовскому.
— Зачем вам стрельба из пистолета? Ваш батюшка считает, что девичье дело заниматься вышивкой...
— У отца отсталые взгляды. Научите же... Я настаиваю.
— Извольте.
Беньовский выбрал пустынную заснеженную поляну. Всадники спешились. Морис сделал зарубку на стволе сосны и отсчитал по снежной целине двадцать шагов. Он вытащил из-за пояса пистолет, с которым никогда не расставался, прицелился и выстрелил. Выстрел отозвался гулким эхом в чаще леса. Стрелок Беньовский был меткий и попал в мишень с первого выстрела.
— А теперь вы, — предложил он Фредерике, перезаряжая и передавая ей пистолет.
Она прицелилась, неумело нажала курок и зажмурилась в испуге. Грянул выстрел. Пуля даже не задела сосны.
— Промах, — констатировал Морис. — Нажимайте курок спокойно, уверенно. Вот так.
Беньовский приблизился к Фредерике, обнял её. Его тяжёлая цепкая ладонь легла на руку девушки. Он резко прижал Фредерику к себе и поцеловал долгим, жадным поцелуем. Фредерика обмякла и не сразу вырвалась из его рук.
— Это тоже входит в урок стрельбы, пан барон? — сказала она с вызовом.
— К чёрту стрельбу! Ваш батюшка прав. Не женское это дело — баловаться с оружием. Ваше дело детей рожать и ублажать мужа. Я бы, пожалуй, женился на вас, Ика, если вы не против.
Она ничего не ответила и, сердито насупившись, побрела к лошади. Всю обратную дорогу ехали молча. Фредерика первая нарушила тягостное молчание, когда подъехали к воротам усадьбы.
— Поговорите с отцом. Как он решит...
Несколько дней Беньовский собирался с духом, прежде чем решиться на сватовство. Останавливала мысль: а не погорячился ли? Не рано ли связывать себя брачными узами, освящёнными церковью? Достойная ли ему пара пустенькая и взбалмошная Фредерика Генская? Вскоре он отогнал прочь эти мысли и твёрдо сказал себе: будь что будет.
Но пан Болеслав опередил его, прислав к Беньовскому нарочного с письмом. Письмо извещало, что в доме Генских собралась окрестная шляхта, приехал и Михаил Пулавский с друзьями. Было бы желательно и присутствие уважаемого пана барона.
В кабинете Генского сидели десятка два мужчин, окутанных сизым табачным дымом. Прислугу и домочадцев велено было не пускать. Гости сами подходили к столу, уставленному графинами с домашними напитками, и наполняли бокалы.