Проведав о возвращении Беньовского, приехали гости — семья соседей-помещиков. Морис Август не вышел к гостям, сказавшись больным. Он запёрся в кабинете и размышлял над тем, каким образом можно достать необходимую сумму. Обдумывал возможность закладки имения. Убедил себя, что этот вариант на крайний случай. А вот продать обширный лесной массив, простирающийся по склонам Карпат, стоило бы. И покупатель находится — граф Гейза, самый богатый из соседей. Граф планомерно округлял свои поместья, скупая окрестные земли у разорившихся помещиков.
В ближайшие дни Морис Август отправился к богатому соседу и без лишних предисловий предложил купить лес на горных склонах.
— Что вас заставляет, дорогой сосед, лишаться такого превосходного лесного массива?
— Нужда в деньгах, граф. Хочу совершить большое путешествие.
— И только?
— Нет, не только. Хочу вложить деньги в одно прибыльное дело.
— Тогда Бог в помощь. Я готов купить ваш лес. Там, кажется, водятся кабаны?
— И кабаны, и косули, я не говорю уже о зайцах и всякой дичи. Иной раз и медведи заходят.
Граф Гейза, человек скаредный, прижимистый, предложил свою цену, составлявшую примерно четвертую часть реальной цены. Беньовский с такой ценой не согласился. Начался нудный и долгий торг, как на восточном базаре. Сошлись на компромиссе. Граф первоначально названную сумму удвоил. Морис Август согласился, хотя и понимал, что продешевил.
Не откладывая дело в долгий ящик, поехали в город оформлять купчую. Беньовский извлёк из сундука несколько ювелирных безделушек, о существовании которых Фредерика не знала. В своё время они были куплены у торговца-индийца на Маврикии. Морис Август постарался теперь сбыть безделушки местному ювелиру. Все они: броши, кольца, серьги — большой ценности не представляли, и вырученная за них сумма не оправдала надежд Беньовского.
Новости по округе среди соседей-помещиков распространялись быстро. О сделке Мориса Августа с графом Гейзой узнал зять Беньовского, испытывавший очередные денежные затруднения. Они были вызваны последним карточным проигрышем и надвигающейся уплатой процентов по закладной на имение.
Однажды старый дворецкий доложил Беньовскому:
— Опять этот чёртушка, чтоб ему неладно, было, пожаловал к вашей милости.
— Какой ещё чёртушка?
— Зятёк ваш.
— Гони его в шею. Скажи, барин болен. Не принимает никого.
— Разве его так просто прогонишь? Ему слово, он тебе по щекам.
— Где Иван, гайдуки? Выстави стражу у входа. Неужели целая орава не сладит с одним канальей?
Но Ласло уже гремел сапожищами по паркету, вваливаясь без приглашения в кабинет.
— Шурин, дорогой дружище! Рад тебя лицезреть. Давненько не виделись.
— А я вовсе не рад твоему непрошеному визиту. Неужели ты, разбойник, не понял, что между нами нет ничего общего?
— Нескладной вышла наша последняя встреча. Если я в чём и провинился перед тобой, Бог нас рассудит. Сестра и племянники привет тебе шлют.
— Зачем пожаловал?
— Наслышан, что ты при деньгах, лес графу продал. Выручил бы по-родственному. Не ради меня, ради сестры твоей, детей наших.
— Ненадёжных людей деньгами не ссужаю.
— Пусть я дрянь, картёжник. Но сестра, дети...
— Сам в затруднении. Компания моя прогорела. Должен выплачивать большие долги компаньонам.
— Прибедняешься.
— Это уж не тебе судить.
Больших усилий стало Беньовскому отвадить гостя. Денег он зятю своему, конечно, не дал, как тот ни плакал, ни умолял. Ласло ушёл только тогда, когда Морис Август пригрозил ему возбудить судебное дело за разграбление имения.
— Нет в тебе родственных чувств, Морис! — высокопарно воскликнул зять, покидая негостеприимный дом.
— Какие могут быть родственные чувства к такому разбойнику? — бросил ему вслед Беньовский.
А Фредерика прибегала к своим женским ухищрениям, чтобы привлечь внимание мужа, оторвать его от навязчивых, упрямых дум, от кабинета, где он всё время занимался расчётами, склонясь над исписанными цифрами листками бумаги. Ухищрения эти не отличались изобретательностью. Хозяйка Вецке душилась изысканными французскими духами, облачалась в дорогие наряды, оголяя пышные белые плечи, надевала коралловое ожерелье, индийские серьги с рубинами. Беньовский в конце концов поддавался уловкам жены, сажал её к себе на колени, сдержанно ласкал, целовал пышные плечи, не переставая думать о своём.