— Трудный вопрос задаёшь, Фредерика.
Иван впервые назвал свою госпожу по имени.
— Трудный вопрос задаёшь, — повторил он. — Ты хорошая, красивая, ласковая. Мне с тобой хорошо, как в райском саду. Но ты требуешь от меня невозможного. Я крещён по православной вере. Это вера моих отцов и дедов. Как я могу от неё отказаться?
— У нас с тобой единый Бог. Существенно ли это, что ты крестишься тремя перстами, а я всей ладонью? Я же не предлагаю тебе молиться языческим идолам.
— Бог-то един, да все обряды у нас с тобой разные.
— Не неволю тебя, Иван, с поспешным ответом. Поразмысли.
Иван размышлял и оставался при своём убеждении. Как ни привлекала его к себе Фредерика колдовскими женскими чарами, броской красотой великолепного тела, страстью и изобретательностью в любовных играх, как ни восхищала его, переступить запретную черту религиозной розни он никак не мог. Рождённый в православной вере, вере отцов и дедов, он не мог и допустить нравственной измены, перехода в чужую веру. Фредерика, казалось, читала его мысли и старалась прибегать ко всяким ухищрениям.
Встречая вечером любовника в своей опочивальне, лёжа в постели, женщина проворным движением откидывала одеяло и представала перед ним обнажённая, трепетная, жаждущая ласк.
— Иди ко мне, Иване. Иди же.
Розовое холёное тело, подсвеченное отблеском камина, пьяняще пахло дорогими духами, помадами, здоровой разгорячённой плотью.
— Я красивая, Иване?
— Зачем спрашиваешь? Ты сама же знаешь.
— Нравлюсь тебе?
— Как не нравиться, пане.
— А коли нравлюсь, ласкай меня. Целуй. Всю, всю целуй. Каждый пальчик на ступнях моих ног. Не брезгуй. Перед сном я принимала ванну.
В словах Фредерики звучала твёрдая, властная сила. И он, Иван Уфтюжанинов, поповский сын и бывший церковный служка, боялся этой силы, тяготился ею. Иногда он задумывался: а что было бы, если бы он, Иван, безропотно принял условия Фредерики, крестился по католическому обряду, стал липовым дворянином и в конце концов пошёл под венец со своей своенравной и взбалмошной хозяйкой? Не век бы они миловались на этой широкой постели у камина. Наступило бы пресыщение, отчуждение неравных по возрасту и богатству людей. Властная и капризная Фредерика помыкала бы и командовала своим Иваном, постаралась бы сделать из него мальчика на побегушках, мужа-слугу.
И всё-таки Иван послушно выполнял требования женщины, потому что и ему это было приятно, заставляло учащённо биться сердце. Он целовал её волосы, глаза, припухлые губы, шею, полные округлые плечи, пышные груди, живот, широкие крепкие бёдра.
— Медведь ты неуклюжий, Иване, — ласково упрекала его Фредерика. — Совсем придавил мне живот. Приподымись-ка чуток.
— Приступим к главному делу?
— Не спеши, мой Иване. Главное дело от нас не убежит. Ласкай меня, целуй всю. До бесконечности. Как мне хорошо с тобой!
— И мне.
— А теперь целуй меня там...
— Не понимаю, что ты хочешь от меня?
— Какой же ты телок бестолковый. Женское моё естество целуй. Понял?
И сильным властным движением Фредерика прижала лицо любовника к треугольному выступу пониже живота, поросшему шелковистой рыжеватой шёрсткой.
— Ой, какая ты выдумщица, кралечка! И срамница, — шептал Иван не то восхищённо, не то осуждающе.
Когда же они, обессиленные, истомлённые ласками, лежали, тесно прижавшись друг к другу, Фредерика снова начала трудный для Ивана разговор.
— Когда пойдём в храм, Иване? Отец Стефан готов окрестить тебя. А старый дворецкий будет тебе крестным отцом. А вслед за твоим крещением пишу прошение герцогу Гессенскому.
— Всё уже решила за меня...
— Не пойдёшь?
— Нет, — твёрдо ответил Иван, и на глазах его выступили слёзы.
— Неужели я не стою того, о чём прошу тебя?
— Ты многого стоишь, Фредерика. Но вера отцов оказалась сильнее нашей страсти. Она, как крепкая цепь, держит меня на привязи. Что поделаешь?
— Но ведь люди не чета тебе, тот же король Генрих, меняли веру, если им нужно было.
— Значит, не стойкой веры были те люди.
— Святоша ты, Иван. Хочешь в святые праведники попасть, — со злобной иронией произнесла Фредерика.
Наш рассказ слишком бы затянулся, если рассказывать обо всех настойчивых уговорах и ухищрениях, к которым прибегала Фредерика, чтобы сломить упорство Ивана. Происходили долгие споры между ними, и размолвки, и даже ссоры. Бывало, двери хозяйской опочивальни оказывались закрытыми для Ивана. И так продолжалось по нескольку дней. А потом снова встречи с неистовыми бурными ласками, слезами радости и отчаяния.