Постепенно уже оба они убеждались в невозможности соединения двух людей разной веры и разного сословного положения. Приближался неизбежный разрыв. Иван всё более и более тосковал по родине, проклиная себя и покойного Беньовского за то, что когда-то увлёкся дерзкими планами авантюриста и последовал за ним в плавание. Иван Уфтюжанинов стал склоняться к возвращению в Россию, убеждая себя в том, что готов претерпеть любые кары и наказания за свои прегрешения, за соучастие в затеях беглого каторжника. Об этом он и сказал однажды Фредерике.
— Я ждала таких слов, Иване, — с грустью сказала она. — Представляешь, что ждёт тебя в России?
— Может быть, тюрьма, каторга.
— Ты как святой великомученик, добровольно отдаёшь себя в руки палачам.
— А вдруг, Фредерика, матушка Екатерина меня простит? Или отделаюсь небольшим сроком каторги и выйду на свободу. Поехала бы за мной в Россию, коли любишь?
— Какой же ты чудак, Иван. Кто ты такой на русской земле? Псаломщик, мелкий канцелярист или околоточный. И это в лучшем случае. А я...
— Договаривай, Фредерика. Ты хотела сказать, что ты потомственная дворянка, из старинного польского рода, вдова барона, графа... Как там ещё его... Владелица богатого имения. Несовместимо всё это.
— Слишком прямо, но справедливо сказано. Ты почти угадал мои мысли. Разные религии — это для меня было бы не самым главным.
— Разве не понятно? Был бы я российским графом и владельцем имений, ты с лёгкостью пришла бы в православный храм и переменила веру отцов. И стала бы не Фредерикой, а Федосьей или Фёклой. Самое главное — мы с тобой не ровня, люди разных сословий.
— Что делать, Иване. Не мы установили такой порядок на земле. В России, где не будет моего Вецке, мы с тобой друг другу не нужны.
Расставалась Фредерика с Иваном спокойно, сдержанно, сразу как-то посуровев. Прощальных бурных сцен не устраивала. Выправила для него в Пеште необходимые документы, щедро снабдила деньгами и припасами на дорогу. Приказала кучеру Андреянову довезти Ивана до молдавской границы. А когда коляска скрылась за воротами усадьбы и умолк цокот копыт лошадей, Фредерика удалилась в свою комнату и долго билась в истерике, орошая слезами подушку.
С отъездом Ивана Фредерика вела уединённый образ жизни. В гости к соседям не ездила и их старалась не принимать. Подумывала о том, чтобы уйти в монастырь, но на этот крайний шаг не решилась. Однако же стала набожна и богомольна.
Тем временем во Франции разразилась революция. Дальний родственник Генских Лихницкий, офицер французской королевской армии, человек расчётливый и осторожный, решил не примыкать ни к якобинцам, ни к роялистам, а подал в отставку и покинул Францию. До него дошли слухи о гибели Мориса Августа Беньовского на Мадагаскаре. И Збигнев Лихницкий сообразил, что богатая вдовушка с трансильванским имением, к тому же недурная собой, — лакомый кусочек для малосостоятельного отставного офицера.
И вот однажды в Вецке заявился собственной персоной Збигнев с твёрдым намерением посвататься к вдове. Фредерика встретила его сдержанно, даже холодно, ничем не напомнив о их давнишней мимолётной связи. Лихницкий заговорил о своих намерениях.
— Бог рассудил нас. Вы стали вдовой, Фредерика. Ваш бродяга муж покинул грешную землю. Почему бы теперь не соединиться двум любящим сердцам? Я приехал к вам, любовь моя, с твёрдым намерением обрести в вашем доме покой и счастье.
— О какой любви вы говорите?
— Конечно, о моей любви к вам. Надеюсь, и я вам был не безразличен. Разве вы не помните тех коротких счастливых минут?
— Стараюсь забыть их. Разве это была любовь? Вы вели себя грубо, нахраписто, воспользовавшись неопытностью молодой женщины и... отсутствием её мужа.
— Зачем вы так? Я приехал к вам с серьёзными намерениями.
— К чему мне ваши серьёзные намерения? Замуж выходить за вас я не собираюсь.
— Жаль.
И Збигнев Лихницкий уехал ни с чем.
Скончалась Фредерика Беньовская в родовом имении Вецке 4 декабря 1825 года.
А Иван Уфтюжанинов добрался через молдавские степи до российской границы, переправился через Днестр и прибыл в Киев. Первым делом он побывал в Киево-Печерской лавре, помолился святым угодникам и уж потом заявился в судебную палату.
— Кто таков? — спросил его дежурный канцелярист, подавляя зевоту.
— Ивашка Уфтюжанинов я, поповский сын.
— Ну и что из того? Много на свете поповских сыновей. Чего тебе надобно?