Вечером того же дня, одетые как простые мещане, Беньовский и Винблад с небольшими узелками и удочками направились к Волге, ещё пока не замерзшей. Хозяев своих предупредили, чтобы не ждали к ужину. Уходят они рыбачить дня на два, на три. Заночуют у сторожа лесного склада. У него есть и ведёрко, чтобы уху сварить. Хозяева не узрели в таком предупреждении ничего подозрительного.
У лесного склада беглецы задерживаться не стали. Упросили лодочника перевезти их на правый берег Волги. Там, забросив удочки в овраг, наняли крестьянскую подводу у оброчного мужика, промышлявшего извозом, и доехали до первой почтовой станции.
Глава пятая
Мелькали длинной вереницей почтовые станции с кипящими самоварами, поджидавшими путников, с вечной сутолокой и перебранкой между нетерпеливыми господами и станционными смотрителями. Забитые, затюканные важными персонами, превосходительствами и высокопревосходительствами, станционные смотрители, стоявшие на низшей ступени российской чиновной иерархии, отводили душу на кучерах и всякой мелкоте, коей тоже приходилось пользоваться почтовыми услугами.
В Нижнем Новгороде Беньовский, принявший теперь имя Димитрия Закирова, приобрёл в Гостином дворе добротный кожаный саквояж — не с нищенской же котомкой являться в столицу. Купил и ещё кое-что из необходимых вещей для себя и для своего спутника.
И всё же смотрители относили казанского мещанина, следовавшего с бессловесным слугой, к мелкоте и не спешили давать лошадей раньше, чем их получит богатый помещик, офицер в высоком чине и уж тем более фельдъегерь. Беньовский умело играл свою роль и не лез на рожон, останавливаясь на отдых в людской избе, а не в чистой половине, предназначенной для благородных. Если уж станционный смотритель преднамеренно куражился, срывая на молодом мещанине все накопившиеся обиды, и твердил своё, что лошадей, мол, нет, Морис Август раскрывал свой кошелёк, готовый щедро заплатить за услуги. И лошади появлялись.
Подорожная грамота, выписанная на имя Димитрия Закирова, не привлекала особого внимания смотрителей. Мало ли всякого люда проезжает? Лишь однажды, когда уже миновали Москву, Беньовский испытал неприятное волнение. Это произошло на станции Клин. Тамошний смотритель, желчный и въедливый старик, долго изучал бумагу Беньовского, вооружившись большими круглыми очками в металлической оправе.
— В Санкт-Петербург следуете, любезнейший?
— Так точно, в Санкт-Петербург.
— А откуда сие зримо?
— Из бумаги. Читайте, ваше благородие... «Следует по торговым делам в Нижний Новгород и другие города...»
— А почему не написано: «В Нижний Новгород и Санкт-Петербург»?
— Не могу знать. Не я составлял сие.
— Как-то неуважительно про столицу. Это что же получается? Славная столица российская и какой-нибудь Торжок на одну доску поставлены? Ишь ты, другие города...
Старик возмущённо крякнул, отчего очки подпрыгнули на его мясистом крупном носу.
— А почему говор у тебя какой-то нерусский? И фамилия...
— Закиров моя фамилия. Самая что ни на есть татарская.
— Ты бусурманин?
— Никак нет. Крещёный я. В церковь православную хожу.
Беньовский перекрестился на образа, вспоминая, что москали-схизматы крестятся тремя перстами, а не всей ладонью, как правоверные католики.
— Не похож ты на татарина, и по выговору, и ликом своим, — не унимался старый смотритель. — Служил я в молодости под Казанью, с татарами не один пуд соли съел, по-татарски мало-мало балакать научился.
— Точно заметили, ваше благородие. Татарин я, да только не из казанских татар. Родители мои с Кавказа. У тамошних татар свой язык. Скажу вам что-нибудь по-нашему, и не поймёте.
Беньовский решил идти напролом и заговорил по-венгерски. Только бы не показать своё замешательство.
— Хватит, хватит, — остановил его смотритель. — Тьфу ты, господи. И кого только не носит нелёгкая по российским дорогам.
Он ещё хотел что-то сказать, но тут, к счастью для Мориса, в дом ввалились два воинственно настроенных офицера-драгуна.
— Где лошадь, хозяин? Едем по указу государыни... — резко произнёс один из них, тот, что постарше.
— В расходе все лошади, — невозмутимо ответил старик, разглядев невысокие ранги офицеров. — Отдыхайте, пейте чаек. При первой возможности вас отправлю.
— Сию минуту чтоб были лошади, старик! Или пеняй на себя, — воскликнул другой офицер, что помоложе.