Выбрать главу

Покидая камеру, священник напутствовал:

   — Всевышний послал вам, дети мои, тяжёлое испытание. Несите же свой крест с кротостью и смирением.

   — С кротостью и смирением... Как бы не так! — дерзко произнёс Беньовский, когда за священником захлопнулась дверь камеры.

   — Не кощунствуйте, — возразил Софронов, тщедушный, сухопарый человек. — Мы жертва оговора. Надо писать кассацию на высочайшее имя.

   — Посылали уже. А что толку? — сказал Батурин.

   — Вернёмся к прежнему разговору, господа, — решительно произнёс Беньовский. — Разделяете ли вы мой план захватить у берегов Камчатки торговое судно и бежать на нём в заморские страны? План рискован, дерзок — слов нет. Но предложите что-нибудь другое. Готов вас выслушать.

   — Рассчитывайте на меня. Другого пути у нас нет, — тихо воскликнул Панов.

   — И на меня, — одновременно сказали Батурин и Степанов.

Винблад насупился и не сразу сказал своё слово.

   — Я как все, господа.

   — А вы, любезный бывший секретарь Сената? — обратился Беньовский к Софронову.

   — Опасное предприятие затеваете, господа, — не сразу ответил Софронов. — Но императрица ещё сравнительно молода, царствовать будет долго. Вряд ли нас помилуют в её царствование. Так что и я с вами.

   — Вот и отлично. Будем считать, что достигнуто полное согласие, — подытожил Беньовский. — Нам осталось, господа, избрать руководителя сего предприятия, которому мы доверились бы всецело и подчинялись безоговорочно.

   — Изберём полковника, — сказал Батурин, указывая на Беньовского. — Вам принадлежит идея... Вам, как говорится, и карты в руки. И ваш военный опыт, и чин, наконец...

С доводами Батурина, старшего по возрасту, все согласились. Сам Беньовский пишет, что это соглашение было достигнуто 29 августа 1770 года.

Из Иркутска выехали трактом на Верхнюю Лену. Миновали бурятские поселения и достигли села Качуг. Здесь погрузились в лодки и пошли на вёслах вниз по реке. В верховьях Лена совсем не широка и ничем не напоминает ту могучую в своём среднем и нижнем течении реку, которая во время весеннего половодья разливается на десятки вёрст, так что с одного берега не увидишь другого. Не река — море.

Лена петляла, стиснутая высокими, обрывистыми берегами. В быстрой, прозрачной воде сновали стайки рыбёшек. Нередко киль лодки со скрежетом упирался в каменистое дно. У села Усть-Кут пересаживались в большой парусник-дощаник. Если позволял попутный ветер, шли под парусом. Если ветер стихал, полагались на течение. Лоцман умело направлял руль, чтобы не сбиться с фарватера и обойти мели и камни.

Река, становясь всё более широкой и полноводной, и здесь змеилась петлями. Иногда она растекалась по протокам, образуя лесистые островки. Иногда отвесные берега сужались до узких коридоров, а прибрежные скалы принимали фантастические очертания великанов, которые, словно стражи, хранили покой реки. Берега Лены были заселены, хотя и не густо. Встречались и русские поселения с лиственничными срубами изб и амбаров. На берегу сушились на жердях рыболовные сети, чернели вытащенные на берег лодки. Детвора с любопытством провожала проплывавший мимо дощаник и махала вслед ему руками. Встречались и тунгусские становища с остроконечными чумами, возле которых паслись олени.

Приняв полноводные притоки Киренгу, Витим и Олёкму, Лена становилась широкой и могучей рекой. Что против неё Волга у Казани! Прибрежные горы сменились широкой лесистой долиной. Теперь встречались якутские села с жилищами-балаганами, сооружёнными из наклонно поставленных брёвен, обмазанных глиной и коровьим навозом. На лугах паслись стада коров.

Вот и Якутск, деревянный, разбросанный. Среди построек выделяются несколько церквей, гостиничный двор и ещё бревенчатые башни острога с остроконечными тесовыми кровлями. Острог поставлен ещё в прошлом веке. К нему жмутся избы побогаче — в них обитают чиновники, купцы, духовенство. А по окраинам рассыпаны избы всякого малоимущего люда, русских и якутов.

О прибытии партии ссыльных доложили воеводе. Воевода послал в острог, куда заключили Беньовского и его сотоварищей, исправника. Приняв у начальника конвоя список ссыльных, исправник устроил им перекличку и потом глубокомысленно произнёс: