— Эй, — сказал он, — что с тобой?
— Подойди сюда! — сказал Бернар.
Молодой человек повиновался.
Бернар одной рукой обнял своего товарища, а другой — поднес письмо Шолле к его глазам.
— Что ты скажешь об этом письме? — спросил он.
Франсуа посмотрел сначала на Бернара, затем на письмо, а потом начал читать: «Дорогая Катрин!»
— О! — сказал он, прерывая чтение. — Твоя кузина!
— Да! — сказал Бернар.
— Понятно, но мне все-таки кажется, что язык бы у него не сломался, если бы он назвал ее мадемуазель Катрин, как все делают!
— Да, поначалу… но подожди, ты еще не дочитал!
Франсуа продолжил чтение, постепенно понимая, о чем идет речь.
«Дорогая Катрин!
Я узнал, что вы возвращаетесь после продолжительного отсутствия, во время которого я вас едва видел, когда ненадолго приезжал в Париж, и даже не мог поговорить с вами. Мне кажется, что не имеет смысла говорить вам, что в течение этого времени Ваш милый образ не выходил у меня из головы, и я все дни и ночи напролет думал о вас. И я еще раз хочу повторить вам то, что уже писал: я поеду вам навстречу по направлению к Гондревилю, и надеюсь, что найду вас после возвращения более разумной, чем до вашего отъезда, и что воздух Парижа заставил вас забыть об этом дуралее Бернаре Ватрене. Ваш верный обожатель Луи Шолле»
— О! — воскликнул Франсуа, — так это написал Парижанин?
— Как видишь! Этого дуралея Бернара Ватрена! Ты только послушай!
— Ах да! Но… а мадемуазель Катрин?
— Да, вот именно, Франсуа: а мадемуазель Катрин?
— Ты думаешь, что он поехал ее встречать?
— А почему бы и нет? Эти городские щеголи ни перед чем не остановятся! Да и зачем стесняться такой деревенщины, как я!
— Ну, а ты-то что скажешь?
— Я? Теперь?!
— Боже мой! Уж ты-то знаешь, какие у вас отношения с мадемуазель Катрин!
— Я это знал до ее отъезда, но теперь, после ее почти двух летнего пребывания в Париже, кто знает?
— Но ты же ездил ее навещать!
— Всего лишь два раза, но уже восемь месяцев, как я ее не видел… А за восемь месяцев в голове у девушки бывает столько разных мыслей!
— Боже мой, что за мрачные мысли! — воскликнул Франсуа. — Я знаю мадемуазель Катрин, и я отвечаю за нее! — добавил он уверенно.
— Франсуа, Франсуа, даже лучшая из женщин, если и не лгунья, то, по крайней мере, кокетка! Эти восемнадцать месяцев пребывания в Париже… Ах!
— Я тебе повторяю, что ты найдешь ее по возвращении такой же, как и до отъезда — верной и смелой!
— О, если она только сядет в его экипаж, то я… — воскликнул Бернар с угрозой в голосе.
— Тогда что? — спросил Франсуа с испугом.
— Эти две пули, — сказал Бернар, доставая из кармана две пули, которые он пометил крестиком с помощью ножа Матье, — эти две пули, которые я пометил условным знаком для охоты на кабана…
— И что? — Одна из них будет предназначена ему, а другая — мне!
И, вставив обе пули в ствол ружья, он закрепил их с помощью пыжей.
— Подойди сюда, Франсуа! — сказал он.
— Ах, Бернар, Бернар! — попытался было возразить молодой человек.
— Я тебе сказал, подойди сюда! — угрожающе закричал Бер нар. — Ты слышишь, Франсуа?!
И он с силой увлек его за собой, но внезапно остановился, услышав за дверью шаги своей матери.
— Моя мать, — прошептал он.
— А, старушка! — сказал Франсуа, облегченно вздохнув и потирая руки: он надеялся, что присутствие матери заставит Бернара изменить свои ужасные намерения.
Добрая женщина вошла с улыбкой на устах, держа в руках чашечку кофе на блюдечке, на котором, как обычно, лежали два поджаренных кусочка хлеба.
Лишь только она бросила взгляд на сына, как, благодаря материнскому инстинкту, поняла, что с ним произошло что-то необычное. Однако она сделала вид, будто ничего не заметила и, улыбаясь, сказала:
— Доброе утро, дитя мое!
— Доброе утро, матушка! — ответил Бернар и сделал движение по направлению к двери, но она его задержала. — Как ты спал, мой мальчик? — спросила она.
— Прекрасно! — ответил он.
Увидев, что Бернар снова направился к двери, она спросила:
— Ты уже уходишь?
— Все ждут нас у Прыжка Оленя, и Франсуа пришел за мной!
— О, можно не спешить, — возразил Франсуа, — они подождут! Десять минут ничего не меняют!
Но Бернар не остановился.
— Минуточку! — сказала матушка Ватрен, — я только успела поздороваться с тобой, но я тебя даже не поцеловала. — Она посмотрела на небо и задумчиво добавила: — Говорят, что сегодня будет пасмурно!
— Ба! — возразил Бернар. — Прояснится! Прощайте, матушка!
— Постой!
— Что?
— Выпей что-нибудь перед тем, как уйдешь! — И с этими словами она протянула молодому человеку чашечку кофе, которую приготовила собственноручно.
— Спасибо, матушка, но я не голоден! — сказал Бернар.
— Это тот кофе, который ты так любишь, и Катрин тоже, — продолжала настаивать старушка. — Выпей!
Бернар покачал головой.
— Нет? Ну тогда сделай только один глоток! Все-таки будет лучше, если ты его попробуешь!
— Бедная мамочка! — прошептал Бернар и, взяв чашку, сделал один глоток и поставил ее на блюдечко.
— Спасибо! — сказал он.
— Мне кажется, что ты дрожишь, Бернар! — сказала старушка, все более и более волнуясь.
— Нет, напротив, у меня никогда не было такой твердой руки. Вы скоро увидите!
И привычным жестом охотника он переложил ружье из правой руки в левую, затем, словно стараясь освободиться от невидимых цепей, обвивавших его, решительно произнес:
— До свидания, матушка! Мне действительно пора идти!
— Ну хорошо, раз ты так решил, но возвращайся поскорее, ты ведь знаешь, что Катрин приезжает сегодня утром!
— Да, я знаю, — сказал молодой человек с непередаваемым выражением в голосе, — пойдем, Франсуа! И Бернар снова направился к двери, но на пороге столкнулся с Гийомом.
— А, это вы, батюшка! — сказал он, отступая на шаг.
Дядюшка Гийом вернулся, так же, как и пришел — с трубкой в зубах. Его маленькие серые глазки сверкали от удовольствия. Он не видел Бернара или сделал вид, что не видит, и, обращаясь к Франсуа, сказал:
— Браво, мальчик, молодец! Ведь ты-то знаешь, что я не любитель комплиментов!
— Да, это не в ваших правилах! — ответил Франсуа, и, не смотря на то, что был очень взволнован, расплываясь в улыбке.
— Да уж, — повторил старый лесничий, — браво!
— Так все оказалось так, как я вам говорил? — спросил Франсуа.
Бернар снова сделал движение, чтобы уйти, воспользовавшись тем, что его отец не обращал на него внимания, но Франсуа остановил его.
— Эй, послушай, Бернар, — сказал он, — речь идет о кабане…
— О кабанах, ты хочешь сказать! — поправил Гийом.
— Да!
— Итак, они находятся на своем лежбище в зарослях Тет-де-Салмон. Они лежат рядом — самка уже на сносях, а он, шести летний самец, ранен в лопатку. Как будто ты его взвесил! Я их видел так же близко, как вижу сейчас вас, тебя и Бернара. Если бы я не боялся, что другие скажут: «Ах! Так из-за такого пустяка вы нас побеспокоили, дядюшка Гийом?» Честное слово! Я бы сам занялся этим делом!
— Итак, — сказал Бернар, — вы сами видите, что нельзя терять времени. Прощайте, батюшка!
— Дитя мое, — сказала матушка Ватрен, — будь осторожен!
Старый лесничий посмотрел на свою жену, внутренне давясь от смеха; казалось, что смех не может выйти наружу из-за плотно сжатых зубов.
— Прекрасно! — сказал он, — если ты хочешь убить кабана вместо него, мать, то он сможет остаться вместо тебя на кухне! -
Затем, повернувшись и прислонив ружье к каменной трубе только ему одному свойственным движением, он добавил: — Хм! Представляю себе! Женщина-лесничий!
В это время Бернар подошел к Франсуа.
— Франсуа, — спросил он, — ты извинишься за меня перед всеми, не так ли?
— Почему?
— Потому что на первом же повороте я вас оставлю.
— Да, конечно!
— Вы же пойдете в заросли Тет-де-Салмон?