Такого еще не было в кино: все без исключения персонажи пели, и не только в моменты романтического подъема, но в самых обыденных ситуациях – наливая бензин в бак автомобиля, рассказывая о своих денежных затруднениях или лежа в постели и жалуясь, подобно тетушке героя фильма, на болезнь и старость.
Жак Деми объяснял свой замысел: «Когда в жизни людей случается что-то особенное, они поют, верно? Заставить их на экране петь, даже когда вроде бы ничего особенного не происходит, значило подчеркнуть важность, значительность каждого момента прожитой жизни, каждого шага, вздоха… Многие спрашивали меня, – после того как посмотрели картину, – действительно ли там поют от начала до конца. Дело в том, что к концу фильма они просто перестали осознавать, поют в нем или говорят; музыка стала естественным средством связи».
Как уникальный творческий эксперимент этот film chante (черточка над последней буквой) – «спетый фильм» – стал победой над границами искусств: ведь опера и кино считались почти несовместимыми, и недаром один из персонажей «Зонтиков», узнав, что его приятель собирается в оперу, выводит (энергичным речитативом!): «Я не люблю оперу. Вот кино – это да!» Потом Ги и Женевьева, влюбленные герои фильма, на миг будут показаны в ложе театра (можно лишь догадываться, что происходит на его сцене, где дают «Кармен»), а еще раньше мать скажет (точнее – пропоет) своей потерявшей голову дочери: «От любви умирают только в кино…»
«Я ничего не беру из американского мюзикла и французской оперетты, – заявил перед съемками Деми. – Все диалоги поются и написаны белым стихом. Режиссуру определяет музыка, ее ритм, он же задает характер движения камеры и актеров, но все это будет находиться в очень тесном контакте с повседневностью».
И действительно, хрупкие, трепетные мелодии Леграна давали большие возможности для речитатива, чем для пения.
Конечно, в последующие годы Дзеффирелли, Бергман, Лоузи, Брук, Рози доказали возможность полноценного кинематографического воплощения классической оперы. Еще ранее высокий «оперный» стиль утвердил Висконти. «Шербурские зонтики» отталкивались от другого – от стихии «низких» жанров, прежде всего французской песенной манеры chanson. Но не дежурно комплиментарны были высокие сравнения фильма Деми с произведениями Моцарта.
«Основанием тому явилась особая непринужденность, утонченная развлекательность, прекрасные мелодии, исполненные вкуса музыкальные образы фильма. И вместе с тем в эту романтическую историю реально входит французская действительность – точно так же, как у Моцарта отчетливо проступают проблемы его времени…» – писал немецкий исследователь жанра киномюзикла Михаэль Ханиш[5].
В фильме Деми полемически выдержаны почти все структурные принципы классической оперы. И потому, быть может, «Шербурские зонтики» остались единственным в своем роде, не нашедшим подражателей опытом. Ибо гармония несовместимого явилась чудом, которое может объяснить только прилив истинно поэтического вдохновения.
Стихотворением в музыке и цвете называли это самое совершенное создание Деми. Разноцветные зонтики не сливались на экране в импрессионистской гамме под разливами дождя, а словно спорили между собой, как спорили лилово-черный фон декораций с нанесенными на него пятнами охры и кармина. Казалось, рука живописца прямо на глазах зрителей выводит эти смелые композиции.
Опять же – кинематограф тогда лишь начинал всерьез осваивать цвет: впереди был опыт раскраски натуры в «Красной пустыне» Микеланджело Антониони, а о волшебных светофильтрах, ставших потом рутиной, и о возможностях видеотехники с ее динамичным цветовым монтажом еще слыхом не слыхивали. Деми удалось почти невероятное: передать словно бы цвет воздуха, времени суток и времени года внутри сугубо урбанистического пейзажа. Дизайн современного города обретал на экране волнующую живописность и поэтичность.
Вдохновение вдохновением, но сам Жак Деми прекрасно осознавал что делал. Реальность, пропущенная через объектив его камеры, оказывалась слегка преувеличенной, сдвинутой в сторону волшебного. Как под лупой становилась вдруг видимой незаметная прелесть простого: простых характеров и чувств. Помимо музыки, ощущение взлета, приподнятости над землей должно было создаваться также за счет костюмов, чем-то неуловимо отличающихся от тех, что носят в обычной жизни: чуть больше розового, голубого, сиреневого, чуть сильнее затянуты талии. Работали и декорации, которые, незаметно накладываясь на городской пейзаж, делали его привычным и неузнаваемым одновременно.