Лоанс они нашли без труда. Там уже было полно народу. Жалкие оборванные люди толпились вокруг худого монаха в белой сутане, раздававшего хлеб. Блики от света факела плясали на его суровом угловатом лице, на волосах и тонзуре. Готье, оставив женщин у дверей, протолкался к нему.
- Нас послал брат Тома, - сказал он, - нас трое, мы нездешние, ворота закрылись за нашей спиной. Мы хотим есть!
Монах достал из корзины три ломтя черного хлеба и протянул их нормандцу.
- Ешьте! - произнес он устало. Потом, приподняв тяжелый кувшин, налил в кружку воды:
- Пейте!
К нему уже тянулись умоляющие руки других, и он больше не обращал внимания на Готье, вполне, впрочем, довольного. Они втроем уселись прямо на землю и по-братски поделили скудный ужин. Катрин съела свой кусок с жадностью, напилась холодной воды и почувствовала себя лучше. По крайней мере, в желудке больше не екало, и прекратились спазмы, вызванные то ли страхом, то ли голодом. К ней возвращались силы: молодое здоровое тело встрепенулось, а на щеки вернулся румянец.
Сидящая рядом Сара уже начала дремать. Она проглотила свой кусок слишком быстро, будто не ела несколько дней подряд, и ее тут же разморило. Что до Готье, то он устроился чуть поодаль, рядом с худым оборванцем, чьи лохмотья были когда-то красного цвета. Ел дровосек не торопясь, как человек, который знает цену каждому куску. Время от времени он перекидывался парой слов с соседом.
Со своего места Катрин могла слышать почти весь разговор. Человек в красных лохмотьях глядел на огромного нормандца с нескрываемым восхищением. Вначале Готье лениво отмахивался от его вопросов, но затем оборванец спросил в лоб:
- Ты откуда? Я тебя в городе никогда не видел. Сам я из Шазе, есть неподалеку такая деревня.
С Готье мигом слетело равнодушие, и он оглядел своего соседа с интересом.
- Из Шазе? Что рядом с Сен-Обен-де-Буа?
- Ты там бывал?
- Нет. Но у себя в Нормандии я знал одну девчонку, она была из ваших мест. Англичане, разграбив деревню, взяли ее в свой обоз, потому что она была красивая. Так она и шла за ними с другими шлюхами, но ей было так Страшно, что она немного свихнулась. У нее появилась навязчивая идея хотела непременно вернуться домой. И как-то ночью попыталась бежать, а один из лучников выстрелил ей вдогонку. Я нашел ее на заре у большого дуба, из плеча у нее торчала стрела. Я, понятно, унес ее в свою хижину и стал лечить, но было слишком поздно. Она умерла на следующую ночь, у меня на руках. Звали ее Коломб... Бедняжка! Мало ей оставалось жить, но весь день, умирая, она без умолку говорила о своем Шазе... "Несколько домишек под бескрайним небом, - говорила она, - а вокруг бесконечные поля".
- Сейчас остались только поля и небо, - прошептал с горечью человек в красном, - да еще остатки почерневших стен. Англичане сожгли эту крохотную деревушку, которая посмела хранить верность королю Карлу и считать Жанну Орлеанскую Деву святой. Мои родители погибли в пламени пожара, но я знаю, что Шазе возродится из праха и что я обязательно вернусь туда.
Катрин слушала с возрастающим интересом. С момента ухода из Лувье она задавалась вопросом, какой была прошлая жизнь Готье. Рассказанная им история немного приоткрывала покров тайны, окутывавшей ее необычного спутника, и усиливала симпатию, которую она ощутила инстинктивно. В нем угадывалось врожденное благородство, истинное великодушие. Она сама могла в этом убедиться, увидев, как он ринулся на помощь нормандским прачкам. И она легко могла представить, как нежно он ухаживал за умирающей девушкой, приняв ее последний вздох и облегчив предсмертные страдания. Сара могла говорить что угодно: этому странному человеку можно было доверять. Он был надежен и очень привлекателен.
Солнце приближалось к зениту, и жара становилась невыносимой, проникая даже сквозь толстые стены Лоанса. Воздух был спертым; от движения всех этих сбившихся в кучу людей поднималась пыль, отливавшая золотистым блеском в солнечных лучах. Это было красиво, но не давало вздохнуть полной грудью. Кроме того, от оборванцев шел невыносимый запах грязи, пота, нечистот. Страх заставлял их держаться друг друга, невзирая на тесноту и отвращение. Наверное, они считали, что за порогом этого убежища, где их охраняла святость служителей Господних, ждет неминуемая смерть, притаившаяся в каждом переулке, залитом солнцем.
Катрин боялась чумы ничуть не меньше, однако запах перегретых людских тел вызывал у нее тошноту. Она задыхалась и, увидев, как уходят монахи, раздавшие весь хлеб, услышав, что со всех сторон доносится храп разморенных оборванцев, поднялась и двинулась к выходу. Поймав встревоженный взгляд Готье, Катрин улыбнулась и шепнула:
- Очень душно! Пойду немножко подышу свежим воздухом.
Понимающе кивнув, он продолжил разговор со своим высоким худым соседом. Сара спала глубоким сном, иногда отмахиваясь рукой от мухи, которая норовила сесть ей на нос.
Снаружи было еще жарче, с раскаленного неба словно спускалась обжигающая пелена. Но, по крайней мере, здесь было какое-то движение воздуха, а главное, ничем дурным не пахло.
Катрин сделала несколько шагов, стараясь держаться в тени домов, потом уселась на приступку для лошадей У дома суконных дел мастера и несколько раз глубоко вздохнула. От солнца ее укрывал козырек крыши, раскалившейся добела. Возможно, она задремала бы, прислонившись к теплому камню, если бы внимание ее не привлек какой-то человек, который, выглядывая из-за угла, делал ей знаки.
Привстав, она огляделась вокруг. Однако человек продолжал призывно махать руками. Очевидно, он обращался именно к ней. Катрин приложила палец к груди и вопросительно взглянула на него. Он энергично закивал. Заинтригованная этим приключением, молодая женщина встала и направилась к статуе Богоматери, стоявшей на углу. Незнакомец оказался маленьким человечком в ужасающих лохмотьях, сквозь которые проглядывало голое тело. Он был грязен, с черными от пыли руками и ногами. Когда Катрин подошла к нему, на его лице изобразилось подобие улыбки.
- Вы меня звали? - спросила она. - Что вам нужно?
Оборванец осклабился.
- Я слышал, как вы разговаривали с братом Тома. Знаю, что вы хотите выбраться из города. Я могу вам помочь.
- Это опасно. Ради чего вам совать голову в петлю?