- Значит, его пытали? - неприятно пораженный этой подробностью, проговорил Лавров, - Чтобы выбить согласие на взрыв АЭС?
- Ну, а еще зачем? - равнодушно пожал плечами Паук, - Он, как никто, годился для такого дела. Мальчик-то предельный.
Последние слова врач произнес очень негромко, с несвойственным ему трепетом. Лавров не донес сигареллу до рта.
- Ты серьезно?
Паук кивнул.
- Я сделал тесты. Он и сам мог бы рассказать, он вполне контактен. Но мне хотелось испробовать методику тестирования, и он прошел испытания для определения пси-уровня. Сто пятнадцать процентов и ни процента меньше.
- Так он сумасшедший, и не понимал, что делает? - Лаврову самому стало неприятно оттого, сколько глупой надежды было в этих словах.
Он вдруг понял, что за чем-то ищет повод отсрочить казнь.
- Нет, - Паук покачал головой, и его глаза блеснули торжеством ученого, сделавшего великое открытие, - Не знаю, в чем дело, но мальчик вменяем. Он предельный, но голова ясная. Есть чуть-чуть мании величия, но с такими способностями положение, как говорится, обязывает.
- Как же его сломали с такими способностями? - хмуро поинтересовался Лавров, опять возвращаясь мыслями к взрыву на АЭС, к смерти Лары.
- Думаю, методами контрразведки, - опять проявил эрудицию врач, - У них это называется "троянский конь". Конь этот, знаешь ли, принес воинам греческого царя Агамемнона успех, когда война с Троей, казалось, была проиграна. Вот и этот метод действует также. Сначала пытают человека физически, морально. А потом, когда он думает, что он уже выдержал все, что только можно, что ему уже ничего не страшно, даже смерть, тут-то они и делают свой ход конем.
Он замолчал, делая очередную затяжку. Лавров не торопил. Его кольнуло предчувствие. Это было ощущение того, что он стоит на пороге какого-то неприятного открытия.
- Человек все выстрадал, готов умереть, - продолжал доктор, выдыхая ароматизированный дым, - а ему вдруг и говорят, например: "А мы знаем, где живут твои жена и дети. Хочешь их увидеть прямо сейчас"? Действует безотказно. Даже самые крепкие ломаются, как сухая веточка. В "Дельте", считается, состоят люди без прошлого. Но прошлое есть у всех. Сато, небось, папой с мамой припугнули. После таких издевательств выдержать еще и страх за родственников мало кому под силу.
- Ладно, я понял, хватит, - хрипло пробормотал Лавров.
- Я к чему веду, - не придав значения изменившемуся голосу собеседника, продолжал Паук, - Жалко его выбрасывать в космос. Может, в свете обстоятельств, которые я открыл, отмените смертную казнь и отдадите его мне?
- Чтобы ты и твое гестапо еще в нем поковырялось, - мрачно кивнул Лавров, - На его месте я бы выбрал смертную казнь.
- Не надо меня выставлять врачом-убийцей, - ничуть не обидевшись, фыркнул Паук, - Не хочешь, как хочешь. А жаль. Такой уникальный случай пропадает.
Лавров раздраженно дернул подбородком, слушая Паука. Жена доктора несколько лет назад умерла от лейкоза, детей их брак после себя не оставил. Возможно, в этом была одна из главных причин хладнокровного любопытства, с которым Паук изучал окружающих, находя их "занятными". Но, так или иначе, он помог Лаврову кое-что обнаружить: с Сато обошлись так же, как и с ним. Только уровень воздействия был другой - адекватный выносливости телепата. Позволив собеседнику идти дальше по бетонному покрытию взлетной полосы, Лавров остался стоять на месте, придавленный нежданными колебаниями. "Что я должен делать"?
Что следует делать? А если доктор Паук ошибается, и все было не так, как он думает? Мысли скакали в разные стороны, Лавров не знал, на чем остановиться. "Нужно убедиться", - решил он.
Спустившись в подвал и подойдя к решетке камеры, Лавров увидел Сато в его любимой позе - он сидел с ногами на матрасе, положив ладони на колени. При появлении Лаврова, вошедшего торопливыми шагами, он поднял глаза, и в них читался немой вопрос: "Уже"? По себе Лавров знал, тот, кто ждет смерти, задает этот вопрос постоянно.
- Чем они вас взяли? - без предисловий спросил Лавров, - Чем заставили? Грозили убить родителей?
Сато медленно опустил глаза.
- Кто у вас там был? - тихо задал он встречный вопрос.
- Дочь, - с усилием выдавил Лавров, - Лариса. Двадцать девять лет.