Она сидела на первом ряду. Мог ли он обознаться? Наверное. Но его зрение в этот миг обрело вдруг такую пронзительную ясность, что он даже оторопел. Пучок каштановых волос, напоминающий тайфунчик, эта ушная раковинка, так незащищённо открытая пространству... Нет, ошибиться он не мог. Чтобы улучшить обзор, Сергей вытянул шею. Сзади донеслось недовольное шиканье. В этот миг тайфунчик сместился, и перед Пакратовым вдруг открылся профиль. Да, он не ошибся - это была Ламка. Сердце подпрыгнуло, он едва не последовал за ним. И тут же, самонадеянно решив, что растревожил её взглядом, втянул голову в плечи. Нет, она обернулась не на него. Предметом её внимания оказались бантики, что торчали над спинкой соседнего кресла. Кресло было бордовое, а бантики пёстрые. Они напоминали Филиного махаона. Сергей от удовольствия аж прищурился. Но тут с другого от махаона бока возникла помеха. Что такое? Сергей слегка сместился влево, отыскивая створ, и тут увидел, что над бантиками возник мужской профиль. Прямой нос, скобка русых усов, острые уши. Вот это, значит, и есть Евгений Юрьевич. У Пакратова хрустнули пальцы. Неприязнь возникла помимо воли. Не найдя ничего отталкивающего в облике, он переключился на позу. Ну конечно же! Сидит, развернув свою косую сажень, а того не соображает, что позади мостится щуплый паренёк. Вон как он отчаянно вытягивает шею, пытаясь что-то там разглядеть.
Негласные порицания прервали аплодисменты. Объявили следующий номер. И тут бантики вспорхнули. Девочка - её дочка - Сергей так и определил это для себя: «её», - пошла на сцену. Внимание Пакратова целиком переключилось на неё. Он следовал за нею взглядом, остерегаясь, чтобы - не дай Бог - она не споткнулась. Нет, не торопясь и глядя под ноги, она поднялась по ступенькам, вышла на сцену, неспешно подошла к пианино. Тёмный костюмчик с белой оторочкой, белые чулочки, наряд был выполнен со вкусом и изяществом. Пакратов прищурился, пытаясь получше её разглядеть. Черты лица издалека терялись, но пластика, но жесты были мамины. Это от него не ускользнуло. Возле пианино Ламка-дочь остановилась, грациозно поклонилась залу, послав, как воздушный поцелуй, своего махаона, и устроилась на стульчике. Несколько секунд она была неподвижна, держа руки на коленях, потом вскинула их. Раздались первые аккорды, и полилась музыка. Пакратов не большой знаток фортепианного искусства, но этому исполнению поразился. Откуда в таком крохотном существе столько воли, столько энергии, столько ожидания и одновременно тревоги, столько какой-то недетской страсти? Глаза невольно метнулись к Ламке. Да как - откуда!
Музыка лилась, музыка трепетала, музыка пульсировала. А Сергей не отводил глаз от Ламкиного тайфуна, её ушной раковины и, сдаётся, сам был готов раствориться в этом потоке звуков и проникнуть, хотя бы на миг, в её распахнутую сейчас душу...
Тут опять возникла помеха. Над опустевшим креслом, откуда минуту назад вспорхнула бабочка, снова возникла гладковыбритая щека. Родителю не терпелось пошептаться, дать оценку чаду или что-то там очень срочное, безотлагательное сообщить. Сергея охватила неприязнь, больше того - в нём стала закипать злость. Но тут он усмотрел такое, отчего сердце его опять подпрыгнуло. Это был один жест - короткий плеск Ламкиной руки. Рука чуть вскинулась в ответ на докуку - дескать, погоди, не мешай, дай же дослушать - и просительно замерла. Это был не просто жест, не просто просьба только минуточку помедлить. В этом всплеске угадывалась отстранённость и, может, даже - защита. Ага, оценил Сергей, меж ними кресло, пустое кресло, только девочка, что сейчас исполняет Шопена, связывает их, ничего более. Догадка его была, конечно, зыбкой. Он это сознавал. Более того, испытывал неловкость перед девочкой, которой отвёл в своём заключении столь малую роль. Однако поделать с собой ничего не мог. Ему хотелось так думать, и ему надо было так думать - даже вопреки здравому смыслу и, может быть, совести. А потому, сделав важное для себя открытие, он посылал в эпицентр Ламкиного тайфунчика нежные флюиды. Достигали ли его посылы её души - кто знает, но однажды она коснулась мочки уха, как бы поправляя выбившуюся из тугого тайфунчика прядку.