Нынче ночью бабе приснился сон. Будто кто-то голубит её. То за руку берёт, то плечи оглаживает, а больше всё грудь норовит. И хотя тихо так, не охально, а растревожило.
- Мужик? - насторожился Калиныч.
- Какой мужик! - простодушно отмахнулась Маруся. - Я давно с-под них ничего не имею.
- Ну-ну, - кивнул главный охотовед, не то подтверждая моральную устойчивость Маруси, не то сомневаясь. - А дальше-то чего?
А дальше было так. Маруся проснулась. На дворе потёмки. На лбу испарина. «Эк, чего приснилось, - подумала она. - Сердце, должно, намяла». И только собралась повернуться на другой бок, как почуяла - и не во сне уже - наяву, - что кто-то гладит её.
- По груди, - уточнила Маруся. - По левой.
Уточнение было существенное, учитывая Марусины габариты.
- Этого материала на четырёх баб хватит, - профессионально оценил таксидермист.
Маруся на его реплику даже ухом не повела, настолько была во власти пережитого.
- Баба, знаете, я не трусливая, - сказала Маруся, и все закивали: по складским подвалам, где и мышей, и крыс полно, завскладом шастала без всякого сопровождения. А тут...
Вскочив с кровати, напуганная женщина метнулась к выключателю. При свете огляделась - вокруг никого. Тут бы ей поостыть, успокоиться. Ан нет. По груди опять будто кто водит. Маруся задрожала, принялась срывать с себя все ночные одёжки - все ситцы, байки и штапели - и до того разоблачилась, что осталась в одном лифчике.
- В лифчике? - округлил глаза Калиныч, уши его пылали кумачом. - Ну, ты, Марея, даёшь! Ить даже кобылу рассупонивают, когда в стойло ставят...
Маруся на реплику Нужника не повела ухом, поскольку подступила к главному. А главное заключалось в том, что она скинула лифчик, который не снимала всю последнюю неделю. И... Из левой чаши Марусиной упряжи на стол сначала вытекла яичная скорлупа, а уж за нею шлепнулся мокрый тощий цыпленок. Раскрыв жёлтый клювик, он сказал: «Пи».
С полминуты в казённом заведении стояла абсолютная тишина. Слышно было, как с носа Калиныча сорвалась небольшая - величиной с третий номер дроби - капля. А потом раздался такой хохот, что у чучела волка напрочь отвалился хвост.
Хохотали все. Кроме Маруси. Маруся, как бы продолжая рассказ, вслух пыталась понять, как же закатилось за пазуху то треклятое яйцо, деловито перечисляя все возможные рыночные и кухонные ситуации. Но её тон и озабоченность ещё больше распалили атмосферу. Филин свалился со стула и, дрыгая ногами, приговаривал:
- Пи... Сплошной пи...
Сергей в отличие от него предусмотрительно сместился к центру и катался по дивану. Таисия Тимофеевна квохтала, держась за живот - она опасалась за прочность свежих аппендицитных швов. Но больше всего, пожалуй, заходился Нужник - непроницаемый Хорь анд Калиныч. Потеряв всегдашнюю бдительность, он не пресёк ни одной аполитичной реплики, которые по очереди выдавали то Сергей, то Филин. А уж такой возможности те не упустили.
- Поддержим инициативу М.И. Пителиной по увеличению поголовья птицы!
- Трудовой почин завскладом Пителиной в свете последних исторических решений!..
- Достижение Марии Пителиной в корне опровергает буржуазную догму, что курица - не птица, а баба - не человек!
- Даёшь встречный план по производству товарно-яичной продукции от каждого трудового коллектива!
- Почину Марии Пителиной - крепкую идеологическую поддержку!
- Увеличим птиценоскость на душу и тело населения!
Нужник во всё горло хохотал над Марусей, а Сергей с Филей - всё больше над ним, до того у него был расслабленный и потешный вид.
Отсмеявшись, отбалагурив, все, наконец, разошлись по своим местам. Однако раж дурашливости не угас. Долго ещё то в одном, то в другом углу конторы раздавались всплески смеха, остаточный гогот или хотя бы придушенное хмыканье.
Лирическое настроение подвинуло Пакратова к действиям. Он решил позвонить Ламке. Разве можно было упускать такой случай. И благодушное состояние, и занимательный сюжет, коим щедро оделила коллектив Маруся Пителина, - всё располагало к непринужденному, доверительному разговору. В такой атмосфере могли возникнуть самые благоприятные повороты и прежде всего, конечно, договоренность о встрече. Сергей стал накручивать диск, делая это почти автоматически, до того усвоил её номер. И внезапно осёкся. «Что я делаю? Можно ли о таком говорить? Те ли у нас отношения, чтобы рассказывать такое? Это же всё равно как на первое свидание вместо букетика принести в подарок бельё».
Ища подтверждение своей опаске, Сергей мысленно стал обращаться к самой Ламке, а для этого попытался представить её образ. «Вот здесь, напротив, она сидела. Мы с нею говорили. Я видел её лицо, её глаза, её губы. Мы говорили о сенаже, о соли-лизунце, о...». Тут Сергей похолодел. Вот! Не в этой ли ерунде и растворилось всё то, что так жадно он хотел сейчас воспроизвести?! Образ ускользал. Сергей никак не мог уловить его. И тут его обожгла догадка. «А может, её и не было вовсе. Может, я всё это выдумал, вообразил - и её, и её губы. А на самом деле её не существовало и не существует... »